Когда вернусь в казанские снега…. Антология

этот одобрительно подмигивал мне, а потом шепнул на ухо:

      – А как же Сонечка? А, Миша?

      – Соня оказалась непринципиальным человеком, – шепнул я в ответ.

      Старичок удовлетворённо кивнул, полуотвернулся и, глядя на нас, быстро заработал ножницами. Через минуту он протянул нам наши профили.

      – По полтинничку с носа, – сказал он, – итого рублик. Желаю счастья.

      Море раскачивалось всё сильнее, на верхушках волн вспыхивали багровые полосы и гасли, быстро стемнело, и из тёмной глубины стихии доносилось лишь глухое нарастающее животное урчанье, и во мраке плясали огоньки малых рыболовных сейнеров, и даже огни «Герострата» в порту чуть-чуть покачивались.

      Рядом с нами остановились два паренька в бушлатах, посмотрели на пляску огней в темноте.

      – Даст нам сегодня море свежести, – сказал один из пареньков, и они пошли к порту, помахивая чемоданчиками.

      – Как это всё удивительно, Миша! Как прекрасно! – сказала Ирина. – Вам не кажется, что жизнь иногда может быть прекрасной?

      – Мне кажется, – ответил я.

      Вскоре мы встретили Феликса Сидорых. Ещё издали он широко, на полнабережной, раскинул руки.

      – Познакомься, Феликс. Это мой друг Ирина, – сказал я.

      – А-ха-ха! – захохотал Феликс, обнимая нас сразу вместе с Ириной. – Теперь мне всё ясно! Ясно – и точка! Полная ясность. Абсолютная видимость!

      Он быстро вырезал наши профили и протянул их нам.

      – Что это значит, Феликс? – в некоторой растерянности пробормотал я. – Что всё это значит?

      – Это такая местная игра, – хохотал Феликс. – Мы здесь все вырезаем друг друга профили. Кто быстрее вырежет, тот и получает полтину. С вас рупь.

      Мы простились с Феликсом и зашли в ресторан.

      – Давай кутить, Миша, – предложила Ирина. – Кутнём как следует, а завтра я сниму деньги с аккредитива.

      Мы заказали шампанского и кетовой икры. Икры кетовой не оказалось, и тогда мы заказали крабов. Крабы, как выяснилось, тоже кончились, но был мясной салат «ривьера», его мы и взяли.

      – Та-ра-ра-ра, и в потолок вина кометы брызнул ток, – сказала Ирина и через стол протянула мне руку.

      В ресторане играл джазик: трое молодых людей – труба, контрабас и аккордеон – и старик – рояль. Юношей всё тянуло на импровизацию, а старик, воспитанный в строгой курортной манере, этого не любил, возмущался, когда они начинали импровизировать, и бросал клавиши.

      Наконец заиграли мелодию, которая, видимо, была по сердцу старику. Он забарабанил на своём инструменте и запел с большим энтузиазмом, подмигивая нам и улыбаясь.

      – Пора настала, я пилотом стала, – пел старик во всё горло.

      Мы смотрели на него с восхищением и, когда он кончил, пригласили его к столу. Старик мягко спрыгнул с эстрады. Видно, вся жизнь его прошла в ресторанах. При наличии галстука он был в войлочных домашних туфлях.

      – А я для вас и пел, – сказал он, принимая бокал. – Вижу – интеллигентный человек сидит в иорданских брючках, дай, думаю, спою