Между строк. Полина Александровна Раевская

сейчас всё объясню. Правда, даже не знаю, с чего начать. Столько всего произошло, до сих пор не верится. Ну, начну, наверное, с того, что тебе не дает покоя в первую очередь – с почерка. Собственно, отсюда все пошло и поехало. Как я тебе уже говорила в прошлом письме, маму снова уволили с работы, и она снова запила, но в этот раз очень сильно. Дошло до того, что я пришла с работы и обнаружила у нас в доме шалман. Борь, ты только не дури, ладно? Все уже в прошлом…»

      На этом месте у Борьки внутри всё переворачивается, он даже не замечает, как вновь поднимается с лавки, и начинает расхаживать взад-вперед, выпадая в осадок всё больше и больше по мере чтения.

      «Я знаю, я – дура, хотя для тебя это, конечно, не секрет)) Ты меня сейчас будешь ругать последними словами и будешь прав, но в тот вечер я была такой уставшей, Борь, такой злой и загнанной в угол, что ни о чем не могла больше думать, кроме как поскорее остаться одной. В общем, я взорвалась и попыталась разогнать всю эту компанию.»

      Борька с шумом втягивает воздух и запрокидывает гудящую голову, живо представляя свою девочку в кучке упившихся до поросячьего визга утырков.

      Господи, дай ему сил! Эта проклятая необходимость торчать за тысячу километров, когда его Машка в такой ситуации, сводит его с ума. Хочется махнуть на все рукой и послать эту гребанную армию по известному маршруту из трех букв. И в следующее мгновение его накрывает таким бешенством, что он готов и в самом деле уйти в самоволку, стоит только прочитать, что какой-то алкаш кинулся на Машку, и спустил ее с лестницы, после чего она попала в больницу с сотрясением и сломанной рукой.

      «Как ты понимаешь, я просто физически не могла тебе написать. Да и не хотела, если честно, Борь. Я ведь тебя знаю, ты бы не выдержал, примчался и создал бы себе кучу проблем, а я так устала от проблем! Если бы ты только знал, как я устала…»

      Эти, пропитанные придушенным отчаянием, строки действует на Борьку отрезвляюще. Ему вдруг становиться до невозможности стыдно за свои идиотские, мелочные подозрения. Его Машка выживает там, как может, а он тут со своей глупой ревностью. Ну, не идиот ли?

      Дальнейший ее рассказ о том, как «козел-начальник» не дал ей больничный и уволил, наплевав на закон, просто придавливает к земле. Наверное, Шувалов только сейчас в полной мере осознает, насколько тяжело Скопичевской приходится. Ведь у нее никого, по сути, нет. Ни родителей добрых, ни настоящих друзей, ни какой-никакой финансовой подушки. Пожалуй, если бы она вильнула хвостом и подыскала себе спонсора, это даже можно было понять, но она ждала его. А он… Вот, что он может сделать, запертый тут, как в тюрьме?

      Сбежал бы, да только от этого больше проблем, чем пользы. Как вариант, можно было, конечно, матери написать, попросить, чтобы взяли с отцом под свое крыло Машку, так ведь мать ни за что не согласиться, и ее понять можно. Но от отчаяния Борька готов на все. Собственное бессилие просто убивает.

      Никогда еще Шувалов не чувствовал себя таким беспомощным и так остро не ощущал, что ему всего восемнадцать, и он – никто, и ничто