Дождь Забвения. Аластер Рейнольдс

Бюро по чрезвычайным ситуациям, находящейся в ведении Калискана, – сообщила Рингстед.

      – Я в курсе, – хмыкнула Ожье.

      – Вы не знаете того, что в питье и пищу были добавлены безвредные химические маркеры. Они проникли в ваш мозг и вошли в контакт с новыми невральными структурами, а проще говоря, со всеми новыми воспоминаниями, в частности с воспоминаниями о визите к Калискану.

      – Состав в этом шприце реагирует с маркерами, заставляя их разрушать невральные структуры, – добавил Молинелла. – Это не причинит существенного вреда организму, но вы не вспомните ничего из сообщенного Калисканом – и ничего из того, что собираемся сообщить мы. Вы вообще напрочь забудете последние несколько дней. Конечно, мы используем состав лишь при крайней необходимости.

      – И если я не справлюсь или просто буду слишком действовать вам на нервы, то проснусь с дырой в памяти?

      – Что не слишком поможет вам на трибунале, – заметил Молинелла. – Но будем надеяться, что до этого не дойдет. Ведь правда, ни к чему такие крайности?

      – Не то слово, – согласилась Ожье с преувеличенной вежливостью. – Но вы пока не сказали, зачем нужно слушать вас, причем именно сейчас.

      – Причина в том, что через день вы останетесь единственным человеком на корабле, кто будет помнить нашу беседу, – терпеливо объяснил Молинелла. – И это не значит, что мы с агентом Рингстед покинем корабль.

      Агент вложил шприц в футляр и вернул в карман, затем легонько его погладил.

      – Если после инструктажа вы заметите нас среди пассажиров, считайте просто случайными попутчиками. Расспрашивать будет бессмысленно, мы ничего не вспомним о вас и об этом разговоре. Ровным счетом ничего.

      – Мы начнем с основного, – сказала Рингстед. – Агент Молинелла, пожалуйста, свет.

      Тот встал и выключил свет.

      – Стало очень уютно и интимно, – заметила Ожье – и тут же на стене появилось пятно света.

      Верити проследила откуда – оказалось, из кольца с рубином на пальце Молинеллы.

      Пятно света превратилось в рисунок, который Верити приняла за эмблему Бюро безопасности. Рисунок сопровождался предупреждением, что последующие сведения находятся на уровне секретности столь высоком, что заглядывать туда – это без малого подписывать себе смертный приговор.

      – Наверное, мне сейчас потребуется оставить автограф в какой-нибудь бумажке? – осведомилась Ожье.

      Агенты переглянулись и рассмеялись.

      – Лучше смотрите, – сказала женщина. – Оставьте вопросы на потом.

      Эмблема исчезла, сменившись изображением Млечного Пути, вид сверху.

      Затем на него лег портрет мужчины в сером костюме с красным обшлагом. Мужчина выглядел спортивно, мышцы распирали ткань. Он казался очень красивым и самоуверенным. Ожье узнала его сразу – и вздрогнула.

      Это был Питер.

      – Привет, Верити, – ожил портрет и добавил, смущенно разводя руки: – Полагаю, ты слегка удивлена. Я могу лишь извиниться за секретность и понадеяться, что ты простишь меня – да и всех нас – за необходимые