Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа. Понсон дю Террайль

час, когда мысль о преступлении легче всего поселяется в презренной душе.

      Граф не разбудил мальчика, а облокотился на перила площадки и наклонил голову.

      Внизу на сто с лишком сажен клокотали волны с белыми гребнями, которые могли легко заменить могилу.

      Фелипоне обернулся и окинул быстрым взглядом площадку. Она была пуста и начала уже покрываться ночным мраком.

      Громкий голос моря, казалось, говорил ему: «Море не возвращает своей добычи».

      В голове этого человека мелькнула адская мысль, а в сердце его явился страшный соблазн.

      – Могло ведь случиться, – прошептал он, – что ребенок, желая посмотреть на море, влез на перила. Могло также быть, что он, усевшись на них, заснул, как это случилось на площадке… Во сне он потерял равновесие…

      По бледным губам итальянца скользнула зловещая улыбка.

      – И тогда, – добавил он, – у моего собственного ребенка не будет брата, а мне не придется отдавать опекунских отчетов.

      При последних словах граф снова наклонился к морю. Волны глухо бушевали и как бы говорили ему: «Отдай нам ребенка, который тебя стесняет; мы сбережем его и оденем в красивый саван из зеленых морских трав».

      Он снова бросил вокруг себя испытующий быстрый взгляд преступника, боящегося, что за ним следят. Безмолвие, мрак и уединение говорили ему: «Никто не увидит тебя, никто никогда не засвидетельствует перед людским судом, что ты убил бедного ребенка!»

      У графа закружилась голова, и он перестал колебаться.

      Сделав еще один шаг, он взял спящего ребенка на руки и бросил беззащитное создание через перила.

      Глухой шум, раздавшийся две секунды спустя, дал ему знать, что океан принял и поглотил свою добычу.

      Ребенок даже не вскрикнул. Фелипоне неподвижно простоял несколько минут, трясясь, точно в лихорадке, на месте, где он совершил преступление, потом негодяю сделалось страшно, и он хотел убежать, но вскоре к нему возвратилось хладнокровие, свойственное великим преступникам, и он понял, что бегством только выдаст себя. Нетвердою походкой, но уже со спокойным лицом, тихо ступая, он сошел с площадки и направился в комнату жены, звеня шпорами и стуча каблуками своих толстых сапог по каменным плитам галереи.

      Графиня выбежала из своей комнаты, призывая сына, а муж шел следом за нею, показывая сильное беспокойство, так как ребенок, окончив играть, обыкновенно тотчас же приходил к матери.

      Крики графини подняли на ноги весь замок. Сбежались слуги, но никто из них не видел маленького Армана с тех пор, как мать оставила его на площадке.

      Осмотрели замок, сад, парк; ребенка не было нигде. В этих бесплодных поисках прошло около двух часов. Обезумевшая графиня ломала в отчаянии руки, а ее пылающий взор хотел, казалось, проникнуть в самую глубину души Фелипоне, которого она уже считала убийцей своего сына, чтобы узнать, что он сделал с ним.

      Но итальянец отлично притворялся глубоко огорченным человеком. В его голосе и жестах было столько, по-видимому, искреннего