Между Явью и Навью. Александр Мазин

Оба склонились над неподвижным оборотнем, а он еле дышал, изнывая от разочарования и злости. Неожиданно его затылка что-то коснулось, и стало тепло. С одинаковыми возгласами волох и монах отпрянули. Волшан с трудом поднялся на колени, посмотреть, что стряслось?

      Печать на груди монаха светилась, затухая. Такого он еще не видел, хотя видывал разное, отчего все, кто в комнате стоял, в землю зарылись бы. Волох с монахом переглянулись, и последний снял печать с груди. Волшан неловко заерзал по полу, пытаясь отползти, когда монах печать к нему поднес, но та не сожгла, не убила – всего лишь вспыхнула ярче свечи да горячо кольнула в голое плечо.

      – Не может такого быть! – выплюнул, как выругался, Збыня.

      Незнакомый монах насупился, отец Мефодий к двери попятился, словно сбежать собрался, а волох задумчиво пожевал длинный, в одно целое с бородой, ус.

      – Однако один все же нашелся, – отпустив этот ус, проворчал он. Не так чтобы обрадованно.

      – Развязать – уже негодно, но цепь снять не дам! Это же душегуб! Нечисть! Тьфу! – плюнул в пол змиевский воевода, когда волох велел оборотня освободить и наверх привести. Отвернул лицо и руки на груди сложил.

      Двое дружинников князя, из тех, что сопровождали посланников в дороге, вопросительно смотрели на старшего гридня, ожидая приказаний.

      Тот кашлянул, насупился и пробурчал недовольно:

      – Делай, что велено, воевода. Раз у тебя в городище никого лучше этакой погани в дружину к Черномору не нашлось.

      – Не! Не пойду! – замотал головой оборотень, дослушав киевского монаха. – За что мне такая честь?

      На язык просилось – «на что она мне?», но тут Волшан удержался. Изловить убийцу-волкодлака он мог, но вступать в дружину? Да где-то в Киеве? Его путь лежал совсем не туда и теперь казался еще важнее, чем до того, как узнал истинную причину света из княжьей печати. Он же чуял: ни монах, ни волох сами не уверены в ее странном выборе, а уж Волшан – подавно.

      – Метка Семарглова тебя не защитит, оборотень. Отрубят голову, аккурат по самую цепь – не Збыня, так другие, и кол осиновый для верности в сердце вобьют. А амулет княжеский все прегрешения простит, – напомнил волох. – Никто тебя тронуть не посмеет, если к Лысой Горе пойдешь. Откуда нам знать, за что именно на тебя выбор пал? Таково было пророчество и княжья воля. Значит, нужен ты земле Русской.

      Монах губой дернул, но промолчал. Смирился, значит.

      Волшан переступил ногами, доска в полу чуть слышно скрипнула. Его уху слышима, а остальным – нескоро станет. Что-то копилось, незримо клубилось в воздухе, заставляя могучего гридня у двери втягивать голову в плечи и неосознанно поглаживать меч. Волшан остро чуял недоброе. Грань, что отделяла Явь от Нави и повсюду была рядом, дышала словно живая. Что важнее? Теперь ему казалось, что вести для Семарглова жреца крепко связаны с великокняжьим повелением. Может, и правда – неслучайно его печать признала?

      – А пойду! – вырвалось само по себе.

      Он и язык не успел прикусить, удивился только.

      – Вот