Между Явью и Навью. Александр Мазин

забегали, но Волшан так и не поднял головы, думая о своем, пока еще было чем думать. Не дождется своего посыльного старый Семарглов жрец. Только это и жгло сейчас ему душу, будто в последний миг жизни ничего важнее не отыскалось.

      – …это большая удача, что весь люд на площади собран, – услышал он обрывок разговора у крыльца. – Сейчас указ Великого князя киевского и зачитаю, – сообщил чей-то густой бас.

      И знакомый голос Збыни, растерявший всю начальственную важность, выразил полное согласие.

      – А этот что сотворил?

      Волшан сообразил, что говорят про него, и ожил. Голову поднял и шею вытянул, чтобы увидеть, кому любопытен стал. Княжий гридень – высокий, в теле, на пузе золотая гривна сияет – нависал над змиевским воеводой, который как-то даже в росте уменьшился, и только в глазах злое раздражение угадывалось.

      – Оборотня-душегуба казнить…

      Высокий бабий вопль оборвал ответ. Был он страшен и без смысла, а со смыслом – даже у Волшана холодок по шее пробежал.

      – Уби-или-и! Убили-и!

      – Это еще что? – грозно рыкнул гридень.

      Волшан повернулся на крик. Да и все на площади всколыхнулись, задвигались, стремясь углядеть, что за шум.

      Пузатый мужик, в шитой дорогим серебром суконной безрукавке поверх рубахи, чуть не на себе волок непрерывно голосившую бабу. У той расписанный красными петухами плат с головы сполз, глаза закатывались, но выть не прекращала.

      – Деян это, меняла наш. И жена его, – узнал Збыня и велел дружинникам: – Сюда их ведите.

      С высоты помоста Волшан хорошо видел, как мелко трясутся у менялы перемазанные в крови руки и какой краснотой наливается лицо – вот-вот сам упадет замертво.

      – Кого убили? – посуровев, перебил бабий вой Збыня.

      Та чуть затихла, хватая воздух ртом, а Деян просипел натужно:

      – Богомилу, дочку нашу. И девку ее прислужную. Только что! Сам зверя-оборотника видал, как он за порог выскакивал. Громадный! С ног меня сшиб! Спаси, воевода! Что же это?

      Деяну отказали ноги, и он медленно осел в пыль, обнимая снова заголосившую жену.

      – Оборотень? – Збыня с недоумением глянул на помост.

      Поймав его взгляд, Волшан крикнул, собрав последние силы:

      – Говорил, не я это!

      Площадь гудела. Приезжие – всех Волшану было не разглядеть – так и мялись у крыльца.

      – Ай! – с досадой рубанул ладонью воздух Збыня и велел своему дружиннику: – Ненаш, возьми воев, идите к меняле в дом и люд успокойте. Этого, – он кивнул в сторону Волшана, – уберите с глаз. Заприте, пока я с княжьим вестником разберусь.

      Свечерело, когда снаружи затопотали и засов взвизгнул как пилой по наковальне. В темницу протиснулся молодой дружинник из местных, с треножным подсвечником в руках. Опасливо покосившись на Волшана, он оставил свою ношу и вышел. Появился Збыня и с ним еще трое: вчерашний монах и другой – высокий, суровый, ясноглазый. Дрожащее пламя толстой свечи проявило резкие черты его худого лица да печать на груди,