Оскомина. Леонид Бежин

совпадению двадцатого апреля.

      – Вот как! А подарки по случаю дня рождения он из дружественной Германии от своего тезки не получает?

      – Интересный вопрос! – воскликнул дед, удивляясь тому, что вопрос вопреки его ожиданиям оказался таким интересным. – Но должен вас разочаровать. Не получает.

      – Жаль, жаль… Приятно было бы получить…

      Дед поспешил заверить, что не стоит жалеть моего дядю Адольфа, поскольку тот не лишен иного рода приятности:

      – Зато он в свое время получал подарки от товарища Фрунзе, с которым одно время служил. Они вместе устанавливали советскую власть в Средней Азии.

      – Почетно. Ну а вас в таком случае кто одаривал?

      – Не будет ли с моей стороны нескромным…

      – Не стесняйтесь…

      – И все-таки, знаете ли, как-то неловко…

      – А вы без церемоний. Это же еще не допрос…

      Дед помолчал, словно на это у него было особое право, и после этого произнес:

      – Меня одарил своим драгоценным вниманием товарищ Сталин. К юбилею прислал подарок.

      У помощника следователя что-то камнем легло на грудь.

      – Вы лично знакомы? – спросил он хрипло и надсадно прокашлялся, чтобы прочистить горло.

      – Лично знаком, – с удовольствием повторил за ним дед, удивляясь, как сказанное им соответствует тому, о чем он сам лишь подумал.

      – Как же это так?

      – А вот так. Не раз имел честь беседовать по вопросам военной стратегии. Однако я, кажется…

      – Что такое? – участливо осведомился помощник следователя.

      Дед внезапно спохватился, что этот разговор далеко увел его от насущных забот о здоровье своих близких, томящихся без сна в соседней комнате, и воскликнул:

      – Ах, боже мой… такой поздний час, а они не спят. Завтра будут страдать от своих мигреней. У каждой из них ведь своя мигрень: у одной раскалывается лоб, у другой разламывается затылок. Скажи им, чтобы сейчас же ложились, – обратился он ко мне. – Пусть, в конце концов, примут снотворное. Сегодня им не возбраняется.

      – Они меня не послушают, – хныкнул я.

      – Что мне – записку им написать? Можно мне написать записку? – спросил он помощника следователя, не улыбаясь ему, а, наоборот, усиленно хмурясь, но так, чтобы это могло быть сочтено за некое подобие улыбки.

      – Не положено. Сожалею, но не положено, – сказал тот, относя свое сожаление к тому, что даже знакомство деда со Сталиным не позволяет отступить от положенных правил.

      Волна накатит

      И тут по лицу у деда пробежала едва заметная судорога, на губах обозначилась язвительная складка, в глазах мелькнули колючие искорки, и я могу поручиться, что его одолел непреодолимый соблазн задать вопрос: «А по зубам бить у вас положено?»

      Но он все-таки сдержался и спросил совсем о другом:

      – О господи! Записку в другую комнату! Неужели нельзя?! Черкнуть несколько слов?!

      По лицу помощника следователя было заметно, что он снова вступает в роль, от коей несколько отошел из-за посторонних разговоров об именах и подарках.

      – А