Оскомина. Леонид Бежин

– обыск?

      – Ничего. – Я не знал, что ответить и как соотнести проводимый у нас обыск с киселем.

      – Что – обыск?! Что – обыск?! Если ты такой трус, попроси маму.

      – Мама рассердится. Она не любит, когда ее не вовремя просят…

      – Она рассердится, а мы тут сейчас умрем. Умрем от жажды… – Тетушка Зинаида обхватила себя ладонью за горло с выпирающим кадыком, показывая, как душит жажда.

      – И от неудавшейся жизни… – добавила тетя Олимпия.

      – И оттого, что ты трус.

      – Я не трус, но мне жалко дедушку, потому что его били.

      – Дедушку били? А мы не видели… Мы даже не предполагали. Кто посмел? Какой ужас!

      – Его три раза ударили кулаком и выбили зуб.

      – Три раза? Ты видел? Что ж ты не заступился? – Этим вопросом тетушки меня явно испытывали.

      – Мне было страшно, – честно сознался я.

      – Считать удары не страшно, а заступиться страшно? Все измор, истощение, стратегия обороны – вот вам и результат. Врагов же надо сокрушать, да только не тебе, милый. Ты еще должен подрасти.

      – Киселя принести? – спросил я плаксиво, мысленно прикидывая, сколько же мне еще расти, прежде чем я смогу совершать настоящие подвиги.

      – Не надо нам этого дурацкого киселя. И маму не проси. Лучше обними дедушку.

      – К нему не пускают. Он под стражей.

      – Где? В кабинете?

      – Тогда тихонько приоткрой к нему дверь и пошепчи, как все мы его любим, – напутствовали меня тетушки на мой первый подвиг. – Ты маленький. Тебе разрешат. К тому же ты у нас храбрый. – Тетушки часто заморгали, умиляясь моей храбрости, которая недавно – по недоразумению (или их неразумию) – казалась им трусостью.

      В клещи

      По темному коридору, где были сложены ненужные книги, накрытые старым одеялом, опасно висело на гвозде корыто, готовое вот-вот сорваться (когда-то меня в нем купали, приговаривая: «С гуся – вода, с Алешеньки нашего – худоба»), стоял велосипед, заведенный передним колесом за шкаф, и болталась под потолком перегоревшая лампочка, я подкрался к кабинету деда.

      Оглянулся – слежки не было. Прислушался. Из дальней комнаты доносились голоса, но в кабинете было тихо. Я подумал: а может, и охраны никакой нет (вышла покурить) и дед там сидит один? А может быть (мелькнула шальная мысль), дед угостил охрану чаем с крысиной отравой и сбежал по веревочной лестнице в открытое окно?

      Впрочем, ни веревочной лестницы, ни крысиной отравы я у деда никогда не видел. Поэтому, скорее всего, охрана просто заснула. Я приоткрыл дверь, умоляя кого-то неведомого, чтобы она не скрипнула. Неведомый благодетель меня услышал. Я просунул голову в дверной проем и только хотел тихонько позвать деда, чтобы возвестить ему о нашей любви, как охранник, стоявший за дверью, – цоп! – взял мою голову в клещи и за шиворот втащил меня вовнутрь.

      – Ага, попался, который кусался…

      – Я не кусался, – стал я оправдываться и похныкивать оттого, что охранник своими клещами защемил мне ухо.

      – Оставьте ребенка, – вмешался дед. – Что вы, ей-богу!.. Ему же больно…

      – А