Среди грабителей и убийц. Воспоминания начальника сыскной полиции. Иван Путилин

хуже. Обществом куда способнее: тебе найдут, тебе укажут. Действуй! А там и вещи сплавят, и тебя укроют… Нет, одному куда хуже! Ты вот с вещами… а куда идти? Иди к Павлу. Ты с ним сдружись. Польза будет!

      – А тебе есть польза? – спросил я смело.

      Он усмехнулся.

      – Много будешь знать – скоро состаришься! Походи к нему, увидишь. Ну, я в сторону!

      Мы дошли до Обводного канала.

      – Прощай!

      – Если что будет али ночевать негде, иди к Павлу!

      – Ладно! – ответил я и, простившись, зашагал по улице.

      Мишка скрылся в доме Тарасова.

      Я нарочно делал крюки, путался на Сенной, петлял и потом осторожно юркнул в свою Подъяческую, где тогда жил.

      Умывшись и переодевшись, я прямо прошел в Нарвскую часть, где Келчевский встретил меня радостным известием о командировке.

      Я засмеялся.

      – Пока что я и до командировки половину знаю!

      – Да ну? Что же?

      – Это уж потом! – сказал я. – Вернемся, сразу по следу пойдем.

      – Отлично! Ну, а теперь, когда же едем и куда?

      – В Царское! Хоть сейчас!

      – Ишь какой прыткий! А Прудников?

      – Ну, вы с ним и отправляйтесь, а я сейчас один, – решительно заявил я.

      Келчевский тотчас согласился:

      – Где же увидимся?

      – А вы прямо в полицейское присутствие. Я туда и заявлюсь!

      – С Богом!

      Келчевский пожал мне руку, и я отправился.

      Поездка в Царское явилась для меня совершенно пустым делом. Я захватил с собою шустрого еврея, Ицку Погилевича, который служил в городской страже, и вместе с ним закончил все дело часа в два. Взяв из полиции городовых, я прямо явился к содержателям извозчичьего двора Ивану и Василию Дубовецким, и, пока их арестовывал мой Ицка, успел отыскать и лошадь, и упряжь, проданные им моими арестантами. Я отправил их в часть, а сам с Ицкою и двумя стражниками поскакал в Кузьмино к крестьянину Тасину и опять без всякого сопротивления арестовал его, а Ицка разыскал двое саней и полушубок со следами крови.

      Мы привезли Тасина и все добро в управление полиции, и, когда приехали Келчевский и Прудников, я им представил и людей, и вещи, и полный отчет. Как сейчас помню изумление Прудникова моей быстроте и распорядительности, а Келчевский только засмеялся.

      – Вы еще не знаете нашего Ивана Дмитриевича! – сказал он.

      В ответ на эти похвалы я указал только на своего Ицку, прося отметить его.

      Между прочим, это был очень интересный еврей. Как он попал в стражники, я не знаю. Трусливый он был, как заяц. Но как сыщик – незаменим. Потом он долго служил у меня, и самые рискованные или щекотливые расследования я всегда поручал ему. Маленький, рыжий, с острым, как шило, носом, с крошечными глазками под распухшими воспаленными веками, он производил самое жалкое впечатление безобидной ничтожности и с этим видом полной приниженности проникал всюду. В отношении же обыска или розыска вещей у него был прямо феноменальный нюх. Он, когда все теряли надежду найти что-нибудь, вдруг вытаскивал вещи из трубы, из-за печки, а один раз нашел украденные деньги у грудного младенца в пеленках!