Илимская Атлантида. Собрание сочинений. Михаил Константинович Зарубин

до завтра! – Маша сдержанно помахала рукой.

      Мы вышли из холла и расположились на диване в небольшом закутке около спортивного зала. Здесь сохранялась девственная тишина, не проникали никакие звуки. Даже отголоски развеселой музыки с танцплощадки, отражаясь от козырька на потолке, огибали наше убежище, не попадая в него.

      С трудом подбирая первые слова, я начал разговор с малозначащих вопросов:

      – Ты долго здесь был?

      – Три недели. По полной программе, как в былые времена.

      – Как тебе здесь?

      – Алексей, если иметь в виду мои годы и мои болезни, то сносно. Правда, молодым я не стал, бегать, как олимпийцы, не научился. Но отдохнул прекрасно. Все здесь хорошо: и процедуры, и парк природный, и залив. Нам бы начать приезжать сюда пораньше, хотя бы лет двадцать назад…

      – Валентин, ты что, забыл, как нам отпуск годами не давали? То один «важняк» сдавали, то другой начинали, и конца-края этому не было. Ни зимой, ни летом, никого продыху. Я однажды вырвался с женой осенью на море, через неделю телеграмма: «выезжай на объекте ЧП!». Да что сейчас об этом вспоминать! Ты мне лучше вот что скажи: где ты был все эти двадцать лет?

      Валентин поморщился, как будто вопрос ему был неприятен, помолчал, повздыхал, покашлял, но, встретившись со мной взглядом, ответил:

      – Знаешь, Алексей, увидев тебя сегодня, я пытался подобрать слова, чтобы себя оправдать и других не обвинить. Да так и не подобрал…

      – Подобрать слова? Оправдать, не обвинить? Это ведь не твой лексикон.

      – Может, и не мой, но стыдно встречаться с бывшими коллегами. Хотя уверен, что я не сделал ничего плохого.

      – Валентин, двадцать лет прошло. Давай попробуем обойтись без этой слезной мелодрамы.

      – Ты мою жизнь называешь слезной мелодрамой? Обижаешь. А вот я, как увидел тебя, так сразу многое вспомнил – и хорошее, и плохое. Все вернулось.

      – Что вернулось? Что я сделал тебе плохого?

      – Прошлое вернулось. И оно, это прошлое, постоянно напоминает мне о том, что я в чем-то виноват.

      – В чем же?

      Мне надоело ждать затянувшегося признания приятеля, и я встал у окна. Уже было темно, еле различимые кроны корявых сосен тонули во мраке сумеречных небес.

      – Странно, почему фонари не зажигают? – негромко спросил я.

      Но не успел произнести эти слова, как над всеми дорожкам и тропинкам парка засверкали огоньки лампочек, большие и маленькие, яркие и лучистые, казалось, звезды рухнули с небес. Я даже вздрогнул от неожиданности.

      Валентин усмехнулся и пронзительно, как выдохнув, сказал:

      – Ну вот и свет появился. Выслушай меня. Кто знает, встретимся ли еще когда-нибудь. Вот сижу с тобой рядом, и говорить вроде бы не о чем. А ведь когда-то мог вести с тобой долгие беседы… Воображаемые, конечно.

      – Скажи мне главное, Валентин, почему ты тогда, двадцать лет назад, бросил меня? – пытаясь встретиться со взглядом своего оробевшего собеседника, твердо спросил я.

      – А зачем я был тебе нужен? У тебя все было хорошо,