Купчая. Юлия Григорьевна Рубинштейн

стадионе – машут руками, орут, всеми возможными способами стараются показать, насколько они нелюди. Она человек, а не хулиганка, не за них, а за себя. Вот в дверь постучали. Так стучит только мама.

      – Я готова.

      3. В полиции

      Убью – конечно, было лишнее. Машин подъехало несколько, это Владимир слышал прекрасно, а зачем бы тем, в машинах, численное превосходство, если не для какой-то такой каверзы? На истошный, как ввинчивающееся сверло, Сашин возглас дверь моментально слетела с петель. Несколько резких выкриков с лестницы, руки, как монтёрские «когти», и вот Владимир стоит перед столом, на котором лежит кучкой всё, что было у него в карманах, и ещё что-то. А за столом сидит человек в форме, а на полу лежит решётка – если бы утреннее солнце могло на самом деле обрушить её с окна! Но оно только удваивает её, прибавляя её тень. И Владимиру нужна удвоенная осторожность – даже если нет крыши над головой, тюрьма не кров.

      Белокурый худой полицейский за столом посмотрел на Владимира, словно ощупал его всего с головы до ног, и сказал что-то чётко, заученно. Владимир догадался и ответил:

      – Владимир Григорьевич Мосин.

      Тот сказал ещё что-то с таким же механическим видом.

      – Год рождения шестьдесят седьмой, – наугад продолжал Владимир, вспоминая, как он оформлялся на практику – там была, конечно, не милиция, а заводской режимный сотрудник, но манера спрашивать была та же, и заставил он Владимира отбарабанить всю анкету. Этому, видно, всю не надо, только основное…

      – Родился в городе Болотнинск.

      Назвал область. Тот опять что-то пролаял.

      – По национальности русский.

      Белокурый полицейский повысил голос. Теперь Владимир разобрал, что спрашивают про Россию.

      – Да, родился в России и жил там до восемьдесят девятого года. По распределению приехал на радиозавод имени Попова.

      Девушка в углу, такая же белокурая, только с курносым носиком, делавшим её как-то проще, более похожей на человека, чем на полицейскую служащую, без устали строчила, наклонив головку, как старательная отличница. Ну конечно, они же все по-русски понимают. Не хотят или не положено им говорить по-русски, вот и всё.

      Белокурый привстал и гаркнул что было голоса, брызгая в лицо Владимира слюной.

      – Не понимаю.

      Девушка сказала:

      – Гражданство.

      Именно так, без вопроса. Вообще без каких-либо интонаций. Тоже – как механизм.

      – Гражданин России, – сказал Владимир. Вроде бы в России продолжают действовать советские паспорта. Авось.

      Белокурый пощёлкал пальцами, и девушка вложила в его пальцы паспорт Владимира, который он сразу узнал по обложке. Он раскрыл его на имени-отчестве, потом на фотографии и крикнул что-то в коридор. Возникли ещё двое: один полицейский – такой же худой, щуплый, только низенький и русоволосый, с близко посаженными глазами, а второй в штатском мешковато сидящем костюме и с таким же мешковатым, рыхлым лицом.

      Белокурый приказал, а девушка