Купчая. Юлия Григорьевна Рубинштейн

по лестнице. Несколько человек.

      Звонок.

      Цепочка на двери! Вчера не заметил. А ведь это мысль.

      Он приоткрыл на цепочку:

      – С кем имею честь беседовать? Хорошим тоном считается предупреждать по телефону.

      Худощавая высокая девица лет тридцати, русо-рыжеватая, в веснушках, тонкогубая и тонконосая, в серо-голубом костюме – пиджак и юбка, такая же серо-голубая блузка, только более светлого оттенка, и такие же глаза – ни цвета, ни выражения. За ней – двое, один постарше и потяжелей, другой пощуплей и помоложе. У старшего одна рука в кармане. Молодой положил руку на перила – все пальцы в перстнях, видно, что это всё стальное, стальные булавки воткнуты в широченные лацканы пиджака, цепь на шее с какой-то штуковиной – лет десять назад таких называли металлистами. Тощий, вихлястый какой-то, будто весь из шарниров. Владимир тоже сунул руку в карман. Молодой дёрнулся, старший положил руку ему на плечо солидным, основательным жестом. Девица холодно улыбнулась:

      – Попрошу освободить квартиру. Это моя квартира.

      По-русски, хотя с явным акцентом.

      – Очень может быть, но попрошу ваши документы.

      – А ваши? И ваша форма? Если бы была форма полиция, то я бы показала, но тогда бы вы умел говорить по-латышски!

      – Я не из полиции, я в гостях. Хозяин сейчас спит, ему нездоровится.

      – У русской свиньи русский лакей! – пробасил старший, тоже с сильным акцентом, а молодой визгливо выпалил:

      – Чемодан, вокзал, Москва!

      – Ленинград не годится? – прищурился Владимир, твёрдо решив тянуть время, сколько получится. – И потом, полицию ведь и я могу позвать. Ещё рано, все спят, а вы так шумите.

      Девица обернулась к своим спутникам и что-то сказала по-латышски. Старший было начал возражать, но она сделала жест ладонью вперёд и коротко закончила фразу. Потом снова повернулась к двери.

      – Я жду.

      – Я тоже.

      – Я жду десять минут, потом вызов полиция!

      Через десять минут будет шесть. Законопослушная, не хочет шума в неположенное время. И какая ранняя пташка, что сама, что спутники её. Владимир закрыл дверь на замок без хлопка и повернулся в сторону комнаты, но Саша уже был на пороге прихожей:

      – Уйди! Ради бога! – Выкрикнул ещё что-то не по-русски. – Я их убью!

      2. Беспощадное утро

      Ранняя пташка на самом деле вовсе не ложилась спать. Они с матерью сидели друг напротив друга, а на журнальном столике между ними лежали документы. Даже самые старые из них Эгле видела за последние десять лет не один раз. Отец и мать доставали их по одному – то явится пожелтевшая бумага из-за старого зеркала в шкафу, где она пребывала с незапамятных для Эгле времён между стеклом и доской дверцы, то возникнет старинная чёрно-белая фотография (коричнево-белая, если уж совсем точно) из-под переплёта обтрепавшейся книжки.

      Эгле узнала об этих документах, когда окончила культурно-просветительное училище (латышское отделение, специальность – режиссура массовых