Синий шиповник. Дарья Безинская

не выдержала и начала выталкивать ее с территории брата. Мной двигали ранее неизведанные чувства гнева и ненависти. Я могла бы и ударить Галину, но при Глебе не стала. И хоть в тот вечер удалось избавиться от третьей лишней, но убрать всех из нашей истории не удалось. Мать Симеренко заявилась к моей. Само собой, за мной в общежитие пришел Валя.

      – Опять дров наломала, – злобно шутил он, – точнее, парней. Надо уметь терпеть.

      В борделе собрались я, Валя, Глеб, Галя, наши матери.

      – Ваша девочка испортила моего мальчика, – у Екатерины Симеренко был жалобный голос, который страшно раздражал меня. – Что делать будем?

      – А есть доказательства? – моя мать смерила меня яростным взглядом.

      – Я видела, они спали! – Галю не смущало то, что ее не спрашивали.

      – Он уже был не девственник! – ответила я. – Глеб, скажи!

      Но мой поэт стоял, опустив глаза и заламывая руки. Только в тот момент я увидела, насколько он был нерешителен, мягок, ведом.

      – Придется отдать вашего мальчика на экспертизу, – протянула моя мать. – Если метка растворилась в этом году, сосуды в глазах еще синие.

      – Как вы смеете унижать нас своими экспертизами! – Екатерина поддалась истерическому настроению дочери.

      – Валя, сходи к полицейскому! – скомандовала моя мать.

      Мой брат, закатив глаза, отправился выполнять поручение. В наш истерзанный вопросами смертности и рождаемости век не было телефонов, компьютеров, планшетов и других артефактов связи. Только письма и личные встречи. Учителя даже любили говорить, что это к лучшему, что мы все чуть не погибли из-за интернета. Только присутствие правоохранителя усмирило сестру и мать Глеба.

      – Я поняла вас, – Екатерина часто моргала. – Мы пойдем на экспертизу…

      – Мама, – прошептал Глеб. – Полина говорит правду.

      В этот момент на него яростно посмотрела Галина. Было понятно, что она что-то знает.

      – Тогда кто? – голос их матери зазвучал еще истеричнее.

      – Слушайте, – моя мама устало потерла переносицу. – Как вас там?

      – Екатерина.

      – Да, отлично, Екатерина. Подите прочь, разбирайтесь дома. Господин полицейский, пожалуйста, помогите людям найти дверь.

      Когда семья Симеренко вышла, мать встала из-за стола. Я хотела тоже подняться с дивана и бежать от ее горящих ярко-голубых глаз.

      – Нет уж, Поля, сидеть, – материнский голос зазвучал низко, с угрозой. – Я вижу, ты особо одаренная. Я же подарила тебе симпатичного мальчика. С ним отрабатывай свои ощущения!

      – Но я люблю…

      – В этом доме – никаких слов о любви! Особенно от тебя. Я же говорила тебе, что мужчины этого не стоят. Обожай своих детей.

      Она отвернулась к окну.

      – Как будто ты меня…

      – Ох уж мне этот переходный возраст, – мать барабанила пальцами по подоконнику. – Конечно, Полечка. Ты моя дочь. Я пытаюсь тебя уберечь от ошибок. И Валю тоже. Вы оба мне очень дороги.

      Я не знала в тот момент, можно ли обнять маму. Всю свою жизнь я помнила, что она не терпела