Брюсова жила. Василий Павлович Щепетнев

каком доме?

      – В жёлтом. Это я так, не обращай внимание. Когда думаю, всякую чепуху говорю. Помогает сосредоточиться, – бормотал Корнейка, а сам тем временем присел на корточки и стал разглядывать траву. Обыкновенную, такой травы везде полно. Но, видно, Корнейка что-то в ней видел. То одну травинку сорвет, то другую. – Здесь с фантазией чудили. Силы изрядные, да на свисток все и ушли. Не вашим, не нашим, никому, – он выпрямился, отряхнул колени. – Ладно, идем.

      – Туда? – показал Санька на Могилу.

      – Ты хочешь? – вопросом на вопрос ответил Корнейка.

      – Не то, чтобы очень. Просто любопытно, отчего место жуткое.

      – Любопытство, оно, брат Александр, для кошек губительно, но мы не кошки. Да время неподходящее. Шум поднимется до небес. Поросята по сухостою и то тише ходят. Да ещё Сатурн в созвездии Весов… Нужно годить. Тяп-ляп, давай-давай – это для первоклашек. А мы люди солидные, низшую математику превзошли, за среднюю взялись, нам кляксы языком зализывать не подобает, – похоже, Корнейка сосредоточился не на шутку, если молол всякую чепуху. Бывает. Отец, как задумывается, песню мурлычет еле слышно, «хорошо картошку чистить одному на целый взвод», а Иван Иванович, сосед, когда шахматную задачу решает, обязательно что-нибудь из дедушки Крылова вспоминает. «Очки не действуют никак», или что-нибудь подобное.

      – Что, Джой, куда пойдем, прямо, налево или направо?

      Пес попятился.

      – Назад? Тоже дело. Шаг вперед, два шага назад, три в сторону, лучше меньше, да лучше… Ладно, не будем перекладывать решение на пса, это нечестно, – Корнейка выдернул из земли дикий чеснок, протянул Саньку. – Возьми дольку, пожуй. Или даже две.

      – Зачем?

      – Увидишь.

      3

      Санька послушался – отряхнул луковицу от земли, отломил пару крохотных, не в пример огородному чесноку, долек, очистил от шкурки и разжевал. Лишь в первые мгновения они показались горькими, но затем… Затем он, действительно, увидел.

      Вокруг Могилы из земли били струи пара, но странного, чёрного пара. Фонтанчики поднимались то на вершок от земли, то выше, порой доставая кроны деревьев, но тут же вновь припадая к земле. Чем ближе к Могиле Колдуна, тем этих фонтанчиков становилось больше, и самой Могилы из-за них совсем не было видно. Но странно – кусты и деревья от этих струй не только не страдали, а смотрелись ярче, пышнее.

      И вдруг среди черных фонтанчиков мелькнула чёрная же чешуйчатая спина – спина огромной змеи или ящерицы, не разглядеть. Матовая, без блеска. Если это была змея, то размером с анаконду. А ящерица – с крокодила.

      Он шагнул назад – не из-за того, что струсил, а так, от неожиданности. Да и струсил, чего уж…

      – Так что, брат Александр, сам видишь – не стоит туда ходит.

      – Вижу, – во рту пересохло, то ли от дикого чеснока, то ли просто… – Кто это?

      – Элементалия. Маленькая такая, безобидная элементалия, вроде ужика. Но и ужик, знаешь, всякой мелюзге опасен, головастикам. Пусть думают, что мы головастики,