Сашка. Владимир Михайлович Зюкин

и сейчас везут к нам. А жена моя, Ксения Семёновна, сама приехала. Познакомились и поженились… Она призналась, что у неё на Большой земле два мальчика, пока живут у её матери. Вот я и решил одного привезти на Север. Паренёк хороший. Эх, жизнь…– Он вздохнул, и, помолчав, продолжил. – Меня освободили, но без разрешения выезжать на Большую землю не имею права. Вот так, брат. Отпустили съездить за мальчиком.

      – Это несправедливо, – пробасил дед, хмуря лохматые брови. – Тебя освободили, так чего не дают шагу ступить? Что наверху глядят? Раз пятьдесят восьмая, так на всю жизнь? И конца доброго человеку не видать?

      – Будет конец извращенцам! – сжимая кулак, проговорил Эдуард Трофимович. – Придут люди, которые мракобесие осудят…

      – Свершились бы думы твои! – выдохнул старик, наполняя вином стакан. – Лексей, ты мальчиком бренчал на гитаре, – на стенке вон висит, лет десять на ней не играли, спробуй.

      Алексей Трофимович принялся настраивать гитару, и она запела, словно плохое настроение сменила на хорошее.

      – Давай-ка ту, которую твой батя любил, – попросил дед.

      Алексей Трофимович заиграл старинную мелодию.

      – Трофим Трофимович говаривал, что они её пели с Федей Шаляпиным и другом Тришкой, – изрёк дед, вылив остаток вина в стакан. – Бывало, скажет твой родитель: «Тришка, запевай!» Тот и давай глотку драть, да так драл, что на столе все стаканы падали. И где только не певали они – на гулянках, дома, и церковного прихода не избежали. Но всегда говорили: «только когда поёшь для себя, горло не болит». А эту песню всегда пели. – Он прищурил глаз, вспоминая слова. – Её ещё кликали шаляпинской, она отцу твоему нравилась. Раз этой песней соседских поросят так напужали, что они неделю поносили.

      Сашка проснулся от баса деда, которым тот пытался попадать в такт музыке: «Бим-бом, бим-бом, слышен стук кандальный…». «Бим-бом, бим-бом, – к нему присоединился тенор Алексея Трофимовича, – слышно там и тут, нашего товарища на каторгу ведут…». Сашке стало жаль товарища, которого на каторгу повели, у него заслезились глаза; ему жалко стало и себя, потому что он едет далеко, где нет ни бабушки, ни Вовки.

      5

      Солнце сияло, отчего даже могло показаться, что ещё пока лето, но холодный ветер с реки всё же напоминал, что уже осень. К полудню тучи нависли полосой у горизонта.

      Обогнав Скачковых, Сашка пошёл к реке, чтобы посмотреть, на чём предстоит плыть.

      – Дядя Лёша, а почему нет парохода? – спросил он, сощурившись от солнца.

      – Так вот он, к пристани курс держит, – ответил дядя, всматриваясь вдаль, где с левой стороны, меж баржами, появился дом плавучий.

      Уже видна была голубая будка капитана. Прозвучал гудок.

      – Как причалит – посадка начнётся, – сказал Эдуард, глянув на часы.

      «Что-то грустные они», – подумал Сашка, глядя на дядю Алёшу и его брата. А ему хотелось поговорить с кем-нибудь о пароходе, о веренице барж, о качающемся на реке понтонном мосте, разъединённом посредине. Но дяди о чём-то увлечённо разговаривали. И Сашка подался