Волк среди теней. Дэвид Геммел

имя Ада, Шэнноу, что это за место?

      – Не знаю. Каритас говорил, что мир был уничтожен морем. Но ты же сам сказал, куда делось море? Этот город должен был находиться под водой века и века, чтобы все дерево и железо исчезли.

      – А знаешь что, Шэнноу, – сказал Бетик, садясь прямо, – если море уничтожило мир, а этот город стоит на суше, так, может, было два Армагеддона?

      – Я что-то не понимаю.

      – Падение мира, Шэнноу. Что, если он падал дважды?

      – Этого не может быть!

      – Ты мне сам рассказывал, что Каритас говорил про Ноев Ковчег; а ты рассказывал мне про потоп, поглотивший всю сушу. И он был до Армагеддона.

      Шэнноу отвернулся.

      – «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».

      – Что это?

      – Слова Соломона. А чуть дальше он пишет: «Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после».

      Бетик усмехнулся, а потом и расхохотался. Мертвый дворец ответил ему эхом.

      – Что тебя рассмешило?

      – Если я прав, Шэнноу, значит, сейчас мы сидим там, где прежде было дно океана.

      – Я все равно не понимаю, что тут смешного.

      – Да ты сам! Если море стало сушей, значит, где была суша, теперь море. А потому, Шэнноу, чтобы отыскать Иерусалим, тебе понадобятся жабры.

      – Только если ты прав, Бетик.

      – Верно. Хотел бы я знать, что это был за город! То есть взгляни на статуи. Наверное, они изображают великих людей. А теперь никто понятия не имеет об их величии.

      Шэнноу посмотрел на облитую лунным светом статую, ближайшую к нему. Старик с курчавой белой бородой и высоким выпуклым лбом. Правая рука со свитком прижата к груди. В левой он держит что-то вроде мраморной скрижали.

      – По-моему, – сказал наконец Шэнноу, – забвение не так уж бы его огорчило. Он весь дышит покоем, мудростью.

      – Интересно, кем он был?

      – Законодателем. Пророком. Царем. – Шэнноу пожал плечами. – Но в любом случае он был великим человеком: его статуя поставлена выше остальных.

      – Его звали Пасиадом, – произнес чей-то голос.

      Шэнноу винтом повернулся вправо, целясь в высокую фигуру, появившуюся в дверном проеме слева. Незнакомец вошел внутрь, держа руки перед собой ладонями вперед. Шесть футов ростом, и кожа черная, как смола.

      – Простите, что потревожил вас, – сказал он. – Я увидел ваших лошадей.

      – Кто ты, во имя всего святого? – Шэнноу вскочил, продолжая держать незнакомца под прицелом.

      – Я человек.

      – Но ты черный. Ты приспешник Дьявола?

      – Странно, – сказал незнакомец без малейшей обиды в голосе, – как одни и те же предрассудки владеют людскими умами в самых разных обстоятельствах. Нет, мистер Шэнноу, я не приспешник Дьявола.

      – Откуда вы знаете мое имя?

      – Руфь связалась со мной и попросила найти вас.

      – Вы вооружены?

      – Нет. То есть в вашем смысле слова.

      – Если