Прорыв начать на рассвете. Сергей Михеенков

сказал тот уже другим тоном. – Я видел это в детстве.

      – Смородиновое, – согласился профессор.

      Старшина улыбнулся той самой улыбкой, с которой догнал его на лесной дороге, и позвал:

      – Аннушка! Принеси-ка нам, голубушка, чаю со смородиновым и черничным вареньем.

      Тотчас в сторожку вернулась радистка с медицинскими эмблемами в петлицах и сказала:

      – Черничного нет.

      – А смородиновое? – улыбнулся Старшина. – Смородиновое, Аннушка, найдите непременно. Я обещал. Слово русского офицера нерушимо.

      – Смородиновое есть.

      – А какое ещё есть?

      – Крыжовниковое.

      – О! Мне, милая Аннушка, пожалуйста, крыжовниковое.

      Они сидела за дощатым столом друг против друга и пили чай. Профессор зачем-то торопился, обжигался и не чувствовал ни вкуса чая, ни смородины. А Старшина, доставая ложечкой из глиняной чашки очередную янтарную ягоду, поднимал её на свет и улыбался:

      – Чудо, профессор, не правда ли? А знаете, как на Руси звали крыжовник?

      – Крыжовник. Так и звали. Разве это не русское слово?

      – Крыжовник – слово русское. Но пришло оно из Германии. Где-то в семнадцатом веке. Из верхненемецкого диалекта, в котором есть слово Krisdohre, что буквально означает «Христов тёрн». Но к нам в Россию путь этого тёрна лежал через Польшу и Латвию. Поляки прозвали крыжовник крестовой ягодой. «Крыж» по-польски означает «католический крест». Но есть и наше, исконное, незаимствованное – берсень. Звучит куда более красиво, чем заимствованное. А вот не прижилось. Забывается уже. Русский язык, профессор, ещё одна загадка России.

      – Я не слышал такого слова, – признался профессор. – Вы прекрасно разбираетесь в языкознании.

      – Пустое… – вздохнул Старшина, не принимая комплимента. – Накладывайте себе ещё. Не стесняйтесь. Наши чаепития теперь станут регулярными. – И снова поднял ложечку с янтарной ягодой, которая действительно вся сияла до самой глубины. – Ну, вот полюбуйтесь, не чудо ли! Берсеньевое варенье!

      Глава пятая

      Миномёты, к которым не осталось ни одной мины, Воронцов приказал сбросить в глубокий овраг.

      Вот уже вторые сутки они отходили по лесу, ведя в поводу лошадей. Сани пришлось бросить ещё на дороге. Всё своё имущество, состоявшее из нескольких мешков с продуктами, оружия и боеприпасов, они везли в тороках. Вечером накануне произошёл последний бой. Группа лыжников попытались перехватить их на просеке, зайдя с правой стороны. Но боковое охранение вовремя обнаружило преследование. Установили пулемёт. И держали лыжников на расстоянии до тех пор, пока основная группа не перешла просеку и не исчезла в лесном массиве, где догнать и перехватить их было уже невозможно.

      Ночью продолжили путь. Шли по компасу, время от времени сверяя маршрут по карте. Рассвет застал их вблизи дороги. Впереди и справа гудело.

      – Варшавка, – сказал Турчин.

      Воронцов поднял руку:

      – На