Сметенные ураганом. Татьяна Осипцова

едва узнала его. Она выглянула в коридор на поздний звонок, а там Манька уже висела на худом, загорелом до черноты мужике в выцветшем камуфляже. Манюня плакала от счастья, поскуливая, а он, зажав в ладонях ее лицо, целовал в щеки, в нос, в губы, куда придется, целовал жадно, не по-братски… Пока не увидел Светлану, застывшую в дверях своей комнаты.

      Оторвавшись от жены, Миша протянул руку:

      – Здравствуй, Светочка.

      Ноги будто свинцом налились, она с трудом сделала этот шаг, пожала руку и, встав на цыпочки, коснулась губами шершавой щеки. Подоспевшая тетя Поля, в накинутом на ночную сорочку халате, оттеснила Свету.

      – Мишенька, мальчик! Господи, счастье-то какое… Хоть один живой вернулся… – Она обняла Михаила, всхлипнула, заплакала, но тут же утерла набежавшие слезы. – Раздевайся, умывайся, сейчас что-нибудь на стол соберу.

      Просидели до первого часа ночи. Света силилась не смотреть постоянно на Мишу, но удавалось плохо. Хотела поймать его взгляд, но он упорно отводил глаза. А ведь, мечтая об этой встрече, она столько всего насочиняла… Манька несколько лет была ее тенью и казалась такой незначительной, что порой Света забывала, что именно подруга, а не она – жена Михаила. В мечтах возвратившийся Миша целовал и обнимал ее. А он целовался с Манюней. Целовался, не стесняясь, у нее на глазах. Света пыталась держаться непринужденно и весело, но до чего же горько было на сердце!

      Всматриваясь в Мишино лицо, она заметила, что изменился он не только внешне. Он уезжал год назад юношей с мечтательными добрыми глазами, с высоким чистым лбом и гладко выбритыми бледными щеками. А сейчас перед ними сидел мужчина, которому по виду никто бы не дал меньше тридцати. Высохшая темная кожа лица местами шелушилась – так он обгорел под безжалостным солнцем. Глаза стали светлее, в них читалось какое-то горькое знание. Даже движения Михаила стали другими, более напряженными и порывистыми.

      «Мишенька, бедный мой, что же эта война с тобой сделала!» – мысленно причитала Света.

      Манюня бестолково рассказывала о том, как Славика хоронили, об институте, об Олежке. Тетя Поля принялась было расспрашивать – что там, в Афганистане? Но Миша покачал головой:

      – Тетя Поля, вы же понимаете, я подписку давал…

      – Какую подписку?

      – Что не буду разглашать сведения о ходе боевых операций. А кроме этого там, в общем-то, ничего и не было.

      – Так вы что, постоянно воевали?

      – Бои случались достаточно часто, – ответил он после небольшой паузы.

      – А афганцы, они, и правда, такие страшные?

      Он промолчал.

      – А женщин в чадрах ты видел? – продолжала допытываться Полина Григорьевна.

      Миша кивнул.

      – А про наркотики – это правда?

      Он утвердительно прикрыл глаза и вздохнул.

      – Мишенька, надеюсь, ты…

      – Нет, тетя Поля, я не пробовал наркотиков, хотя порой… очень хотелось.

      – Ну, засиделись мы, – проговорила Полина Григорьевна, взглянув на часы. – Миша, вы завтра к твоим родителям?