Швед. Татьяна Михаль

я не специально… – проговорила вдруг она жалобно.

      Блядь! Она думает, что я сержусь.

      Да, я сержусь. На самого себя. На свои чёртовы инстинкты и неуместное желание.

      – Как же ты умудрилась порезать задни… ягодицу? Ладно, руки… – решил я пошутить, но вышло опять грубо.

      Яна вздохнула совсем уж печально и говорит:

      – Можете называть меня сенсеем среди неудачников.

      – Всё не так, – произношу, осторожно касаясь нежной кожи вокруг раны. – Значит так, Яна, я сейчас вытащу осколок, продезинфицирую и заклею пластырем. Проделаю также с ладонями. И сразу отвезу тебя в больницу. На ягодице потребуется наложить шов и…

      – Не-е-ет! Нет, нет, нет! – вдруг отчаянно запротестовала она и дёрнулась, причиняя самой себе новую боль. – Не нужно в больницу… Пожалуйста…

      Я в недоумении. Но решаю не спорить и не настаивать. Вон как трясётся, того гляди и сознания лишиться.

      Чёрт, как всё не вовремя.

      – Ладно, не бойся. Никакой больницы, сам всё сделаю, – успокаиваю её.

      Мелкая тут же облегчённо выдыхает.

      – Но ты обязательно мне расскажешь, почему боишься больницы, – говорю тоном, не терпящим возражений.

      – Нечего рассказывать, – произносит она тихо, – у меня с больницами и врачами связаны не самые лучшие воспоминания и соответственно, ассоциации.

      Качаю головой.

      – Вот и расскажешь. Я сейчас схожу за аптечкой. Не двигайся.

      Вернулся быстро. Сел на кровати, стараясь поудобнее устроить свой стояк так, чтобы его было не сильно заметно. Яна итак чувствует себя неуютно. Ещё у меня реакция не к месту.

      – По молодости мой наставник заставил меня обучиться всему самому необходимому в жизни, включая оказание первой помощи. Я зашью рану. Но девочка, тебе будет больно. Обезболивающего у меня нет…

      – Ничего, я потерплю, – говорит она быстро. – Знаете, год назад мне устроили одну пакость – вбили гвоздь остриём вверх на лестнице, по которой я всегда первой сбегала из общей комнаты, как проснусь. Со всей силы напоролась пяткой на острие. Боль была такой дикой, что я чуть сознание не потеряла. Как раз Ржавого не было… – она умолкла на мгновение и быстро договорила: – Короче… Никакой больницы не было. Промыла водой и само всё зажило. Так что… зашивайте. Я привычная.

      Мне жаль слышать это. Мне откровенно жаль её саму. Мне жаль, что никто ей ласки не давал и нормально не защищал. Мудак Ржавый не считается.

      Я так ясно себе представляю, как она тихо страдает в детском доме, но молчит, и это рвёт мне сердце. Я смотрю прямо перед собой, и во мне разгорается гнев, но мне не на ком и не на чем сорвать его. Всё внутри кипит, я сижу рядом с ней, стиснув зубы, и надеюсь, что мелкая не чувствует исходящие от меня эмоции гнева.

      Тряхнул головой и сосредоточился на её ране.

      Пинцетом осторожно вытаскиваю осколок.

      Кровь льётся и льётся. Прикладываю антисептическую салфетку и Яна глухо шипит. Промываю антисептиком рану и пока оставляю её так.

      – Так,