Тихий Дон. Том 2. Михаил Шолохов

с мелеховского база.

      – Выбирать будем или нам его сверху спустют? – поинтересовался Пантелей Прокофьевич.

      – Там как придется…

      На собрание пошли Григорий и Петро. Молодые казаки собрались все. Стариков не было. Один только Авдеич Брех, собрав курагот зубоскалов, тачал о том, как стоял у него на квартире красный комиссар и как приглашал он его, Авдеича, занять командную должность.

      – «Я, говорит, не знал, что вы – вахмистр старой службы, а то – с нашим удовольствием, заступай, отец, на должность…»

      – На какую же? За старшего – куда пошлют? – скалился Мишка Кошевой.

      Его охотно поддерживали:

      – Начальником над комиссарской кобылой. Подхвостницу ей подмывать.

      – Бери выше!

      – Го-го!..

      – Авдеич! Слышь! Это он тебя в обоз третьего разряда малосолкой заведовать.

      – Вы не знаете делов всех… Комиссар ему речи разводит, а комиссаров вестовой тем часом к его старухе прилабунился. Шшупал ее. А Авдеич слюни распустил, сопли развешал – слухает…

      Остановившимися глазами Авдеич осматривал всех, глотал слюну, спрашивал:

      – Кто последние слова производил?

      – Я! – храбрился кто-то позади.

      – Видали такого сукина сына? – Авдеич поворачивался, ища сочувствия, и оно приходило в изобилии:

      – Он гад, я давно говорю.

      – У них вся порода такая.

      – Вот был бы я помоложе… – Щеки у Авдеича загорались, как гроздья калины. – Был бы помоложе, я бы тебе показал развязку! У тебя и выходка вся хохлачья! Мазница ты таганрогская! Гашник хохлачий!..

      – Чего же ты, Авдеич, не возьмешься с ним? Кужонок супротив тебя.

      – Авдеич отломил, видно…

      – Боится, пупок у него с натуги развяжется…

      Рев провожал отходившего с достоинством Авдеича.

      На майдане кучками стояли казаки. Григорий, давным-давно не видавший Мишки Кошевого, подошел к нему.

      – Здорово, полчок!

      – Слава богу.

      – Где пропадал? Под каким знаменем службицу ломал? – Григорий улыбнулся, сжимая руку Мишки, засматривая в голубые его глаза.

      – Ого! Я, браток, и на отводе, и в штрафной сотне на Калачовском фронте был. Где только не был! Насилу домой прибился. Хотел к красным на фронте перебечь, но за мной глядели дюжей, чем мать за непробованной девкой глядит. Иван-то Алексеевич надысь приходит ко мне, бурка на нем, походная справа: «Ну, мол, винтовку на изготовку – и пошел». Я только что приехал, спрашиваю: «Неужели будешь отступать?» Он плечами дрогнул, говорит: «Велят. Атаман присылал. Я ить при мельнице служил, на учете у них». Попрощался и ушел. Я думал, он и справди отступил. На другой день Мценский полк уже прошел, гляжу – является… Да вот он метется! Иван Алексеевич!

      Вместе с Иваном Алексеевичем подошел и Давыдка-вальцовщик. У Давыдки – полон рот кипенных зубов, Давыдка смеется, будто железку нашел… А Иван Алексеевич помял руку Григория в своих мослаковатых пальцах, навылет