Тихий Дон. Том 2. Михаил Шолохов

красноармейца, старшины, и насторожился, пить перестал.

      Гармонист заиграл польку. Бабы пошли по рукам. Один из красноармейцев, с обеленной спиной, качнувшись, пригласил молоденькую бабенку – соседку Христони, но та отказалась и, захватив в руку сборчатый подол, перебежала к Григорию:

      – Пойдем плясать!

      – Не хочу.

      – Пойдем, Гриша! Цветок мой лазоревый!

      – Брось дурить, не пойду!

      Она тащила его за рукав, насильственно смеясь. Он хмурился, упирался, но, заметив, как она мигнула, встал. Сделали два круга, гармонист свалил пальцы на басы, и она, улучив секунду, положила Григорию голову на плечо, чуть слышно шепнула:

      – Тебя убить сговариваются… Кто-то доказал, что офицер… Беги…

      И – громко:

      – Ох, что-то голова закружилась!

      Григорий повеселел. Подошел к столу, выпил кружку дымки. Дарью спросил:

      – Спился Петро?

      – Почти готов. Снялся с катушки.

      – Веди домой.

      Дарья повела Петра, удерживая толчки его с мужской силой. Следом вышел Григорий.

      – Куда, куда? Ты куда? Не-ет! Ручку поцелую, не ходи!

      Пьяный в дым Аникушка прилип к Григорию, но тот глянул такими глазами, что Аникушка растопырил руки и шатнулся в сторону.

      – Честной компании! – Григорий тряхнул от порога шапкой.

      Курчавый, шевельнув плечами, поправил пояс, пошел за ним.

      На крыльце, дыша в лицо Григорию, поблескивая лихими светлыми глазами, шепотом спросил:

      – Ты куда? – И цепко взялся за рукав Григорьевой шинели.

      – Домой, – не останавливаясь, увлекая его за собой, ответил Григорий. Взволнованно-радостно решил: «Нет, живьем вы меня не возьмете!»

      Курчавый левой рукой держался за локоть Григория; тяжело дыша, ступал рядом. У калитки они задержались. Григорий услышал, как скрипнула дверь, и сейчас же правая рука красноармейца лапнула бедро, ногти царапнули крышку кобуры. На одну секунду Григорий увидел в упор от себя синее лезвие чужого взгляда и, ворохнувшись, поймал руку, рвавшую застежку кобуры. Крякнув, он сжал ее в запястье, со страшной силой кинул себе на правое плечо, нагнулся и, перебрасывая издавна знакомым приемом тяжелое тело через себя, рванул руку книзу, ощущая по хрустящему звуку, как в локте ломаются суставы. Русая, витая, как у ягненка, голова, давя снег, воткнулась в сугроб.

      По проулку, пригибаясь под плетнем, Григорий кинулся к Дону. Ноги, пружинисто отталкиваясь, несли его к спуску… «Лишь бы заставы не было, а там…» На секунду стал: позади на виду весь Аникушкин баз. Выстрел. Хищно прожужжала пуля. Выстрелы еще. Под гору, по темному переезду – за Дон. Уже на середине Дона, взвыв, пуля вгрызлась возле Григория в чистую круговину пузырчатого льда, осколки посыпались, обжигая Григорию шею. Перебежав Дон, он оглянулся. Выстрелы все еще хлопали пастушьим арапником. Григория не согрела радость избавления, но чувство равнодушия к пережитому смутило. «Как за зверем били! –