Доверие сомнениям. Александр Карпович Ливанов

мы говорим, это физику не занимает. Тут она высокомерничает и третирует наши заботы: «лирика»!.. А она, душа, не согласна с физикой. Где вы, лица красавиц и щеголей, чопорных старух и «жадной младости»?

      Столько увидеть и молчать обо всем, ужасающее равнодушие предметного мира! Неужели никогда не будет найден способ заставить его заговорить, отдать нам свои воспоминания? Не может быть, чтоб такой способ не был найден. И разве наше воображение уже не прорвалось к его преддверию?.. Физика еще позовет на помощь лирику! И здесь, и в другом – позовет! Ноосферам нужна не только логика – но и образность!

      Немые свидетели увиденного, услышанного, сопричастного… Вот и Лавка писателей. До открытия еще тут всегда толпится народ – толпится, роится, и вместе с тем это – очередь, пусть не в «шнурочек», вдоль стеночки, а все же – очередь, каждый знает кто за кем, откроется дверь так и последуют, блюдя порядок. Лавка писателей – скольких и сколько она видела и слышала!.. Вот и голоса – подобно лицам, – куда все девается, куда они уходят слова, мысли, разговоры? Почему бы им не зазвучать вдруг, не воскреснуть, ну, пусть не всем, пусть по такой же прихотливой хотя бы избирательности, отсеяв все житейское, из злобы дня, оставив лишь то, что адресовано вечности? Почему бы?.. Или и вправду живет все, хранится в ноосфере? Ау! Откликнись!..

      Но чего требовать от стен, от камня и штукатурки, от хилой лестницы с подъеденными шашелем балясинами, когда мы сами хороши, невнимательны, не умеем слушать, суетно заняты собой, своей одной лишь особой? Сердца закрыты наглухо, память забита мелко-будничным…

      Да, надо уметь слушать! Не все, не все – обязательно избирательно, писательское. Трудно, а надо. Иные именно заданно выходят здесь из «формы», расслабляют «мышцы», дышат будничностью и отдают дань общечеловеческому. Говорят о погоде, о пенсии, об уме своей собаки, о тупости редактора, о чем, о чем только не говорят!..

      Я медленно поворачиваю голову, точно радар, ловлю звуки, те, что мне интересны, звуки, слова, мысли, те, что уцелели от бумаги, которые могли бы быть написанными, может, еще напишутся.

      Стоп! Слышу, как будто нечто писательское! Не просто житейское – литературно-житейское!..

      – И только потому, что он говорил с вами раздраженно, ругался-чертыхался – вы и считаете, что он был заносчив, высокомерен, что он – гордец? А вы второй раз придете, батенька! Увидите въявь, что такое совесть… Удивите, почему-то верю и рукописи ход даст, и, может, даже в план включит!

      – Он даже на «ты» со мной разговаривал!..

      – Вот-вот, даже на «ты»!.. И прекрасно, что на «ты»! Живой человек! Не видали, стало быть, вы настоящего гордеца, не понимаете настоящего высокомерия!.. Разве оно когда-нибудь станет ругаться? Высокомерие – себя, батенька, высоко меряет! Стало быть, всех остальных нулишками почитает! Оно не опустится до ругани, и вас до себя не допустит, ни под каким видом! Даже той же руганью! Оно – недосягаемо! Так себя поставило. Это мнимое достоинство, мнимая высь, самооценочное достоинство, точно мышь на горе!.. Пойди достань его… Всегда