Хьюстон, у нас проблема. Катажина Грохоля

улице, где стоял наш малюсенький, вросший в другие дома отельчик, был такой же маленький рыночек с такими необыкновенными сырами, что у меня до сих пор слюнки текут от одного воспоминания о них. Билеты в Лувр она тоже заказала заранее по интернету, поэтому мы не томились, как другие, несколько часов в очереди. Марта вообще имела на эти три дня четкий план действий, который мы успешно выполняли, несмотря на то что французы принципиально не говорят ни на каком языке, кроме французского, но Марта очень хорошо владеет французским, и мне не приходилось напрягаться. Нас принимали везде приветливо, и я делал вид, что меня нисколько не смущает тот факт, что я ничего не понимаю.

      Но я все-таки чувствовал себя не в своей тарелке – первый раз в моей жизни женщина принимала за меня все решения и вдобавок понимала, о чем все говорят, – а я нет.

      Но поездка была необыкновенная!

      Из музея Орсе я не хотел уходить. Я даже не ожидал, что мне так понравится. Импрессионисты – это самые гениальные операторы, они так передают свет и эмоцию, что я стоял как вкопанный, не в силах оторваться. Это нужно видеть собственными глазами, лицом к лицу, никакая репродукция не передает того, что происходит между тобой и картиной. Море на этих картинах – мокрое, вода бежит по-настоящему… эти проблески в тумане, цвета, насыщенные солнцем… ты как будто чувствуешь запах травы знойным днем и влажные морские брызги… кувшинки – понятия не имею, как они пахнут и пахнут ли вообще, но дотронься до их изображения на этих картинах – почувствуешь нежность настоящего цветка.

      Каждая картина – законченный гениальный кадр из фильма.

      Как я мог прожить тридцать лет без этого? С того момента я люблю импрессионистов самой искренней и преданной любовью.

      В Париже было семь градусов, перед каждым кафе были открыты зонтики, под зонтиками стояли грибы газового отопления. Мы садились лицом к улице, заказывали местный коньяк с легким апельсиновым вкусом, Марта говорила, а я слушал.

      Она была моим чичероне.

      Но все же справедливости ради сразу скажу – рассказывала она, как женщина.

      Роден, конечно, был гениальным скульптором, но в том, что касается любви, он был сущим кошмаром. Ни один мужчина не в состоянии вынести превосходства женщины. А Клодель была как минимум так же гениальна, как он.

      – Но я, разумеется, из них двоих выбираю Клодель, – говорила Марта. – Ты сам увидишь, она была просто гениальным скульптором, а Роден был к ней несправедлив. Он не любил ее так, как она любила его, роман, пожалуйста, учителя и ученицы, пожалуйста, но на равных? Нет! Он был шовинистом! Она из-за него покончила с собой! Он велел ее запереть в сумасшедшем доме! И что с того, что он гений, если одновременно с этим он негодяй и мерзавец?!! До сих пор их скульптуры стоят плечом к плечу в музее Родена и малюсеньком парке, который его окружает, и я очень надеюсь, что он у себя в гробу переворачивается!

      Я не думал, что Роден где бы