Судьба человека. Донские рассказы. Михаил Шолохов

чем надо… Постерегешь табун, а осенью отправим тебя в ученье.

      – Тут хоть бы эта работа была… Кулаки хуторные страсть как не хотели меня в пастухи… Мол, комсомолец – безбожник, без молитвы будет стеречь… – смеется устало Григорий.

      Политов рукавом смел стружки и сел на подоконник, осматривая Григория из-под бровей, нахмуренных и мокрых от пота.

      – Ты, Гриша, худющий стал… Как у тебя насчет жратвы?

      – Кормлюсь.

      Помолчали.

      – Ну, пойдем ко мне. Литературы свежей тебе дам: из округа получили газеты и книжки.

      Шли по улице, уткнувшейся в кладбище. В серых ворохах золы купались куры, где-то скрипел колодезный журавль, да тягучая тишина в ушах звенела.

      – Ты оставайся нынче. Собрание будет. Ребята уже заикались по тебе: «Где Гришка, да как, да чего?» Повидаешь ребят… Я нынче доклад о международном положении делаю… Переночуешь у меня, а завтра пойдешь. Ладно?

      – Мне ночевать нельзя. Дунятка одна табун не устерегет. На собрании побуду, а как кончится – ночью пойду.

      У Политова в сенцах прохладно.

      Сладко пахнет сушеными яблоками, а от хомутов и шлей, развешанных по стенам, – лошадиным потом. В углу – кадка с квасом, и рядом кривобокая кровать.

      – Вот мой угол: в хате жарко…

      Нагнулся Политов, из-под холста бережно вытянул давнишние номера «Правды» и две книжки.

      Сунул Григорию в руки и излатанный мешок растопырил:

      – Держи…

      За концы держит мешок Григорий, а сам строки газетные глазами нижет.

      Политов пригоршнями сыпал муку, встряхнул до половины набитый мешок и в горницу мотнулся.

      Принес два куска сала свиного, завернул в ржавый капустный лист, в мешок положил, буркнул:

      – Пойдешь домой – захвати вот это!

      – Не возьму я… – вспыхнул Григорий.

      – Как же не возьмешь?

      – Так и не возьму…

      – Что же ты, гад! – белея, крикнул Политов и глаза в Гришку вонзил. – А еще товарищ! С голоду будешь дохнуть и слова не скажешь. Бери, а то и дружба врозь…

      – Не хочу я брать у тебя последнее…

      – Последняя у попа попадья, – уже мягче сказал Политов, глядя, как Григорий сердито завязывает мешок.

      Собрание окончилось перед рассветом.

      Степью шел Гришка. Плечи оттягивал мешок с мукой, до крови растертые ноги, но бодро и весело шагал он навстречу полыхавшей заре.

      IV

      Зарею вышла из шалаша Дунятка помету сухого собрать на топку. Григорий рысью от база бежит. Догадалась, что случилось что-то недоброе.

      – Аль поделалось что?

      – Телушка Гришакина сдохла… Еще три скотинки захворали. – Дух перевел, сказал: – Иди, Дунь, в хутор. Накажи Гришаке и остальным, чтоб пришли нонче… скотина, мол, захворала.

      Наскорях покрылась Дунятка. Зашагала Дунятка через бугор от солнышка, ползущего из-за кургана.

      Проводил ее Григорий и медленно пошел к базу.

      Табун ушел в падинку, а около плетней лежали три телки. К полудню подохли