Что было, то было. Виктор Трынкин

чумные силы ломают эту жизнь, ломают людские судьбы, рубят под корень всё, что наработало человечество за сотни лет, покушаются на самое святое – человеческую жизнь.

      – Ладно, Паша, – Родионов с надеждой улыбнулся в темноте. – Кончится война, вернемся в свое «Заозёрное» – заживём. – От такой сладкой мечты старший лейтенант даже зажмурился.

      А у капитана комок подкатил к горлу. Не хотелось говорить своему агроному страшную весть. Но что поделаешь, ее не утаишь. Всё равно узнает:

      – А «Заозёрное» наше, Федя, немцы сожгли под корень. Это я сам видел.

      – Как?! – у Федора перехватило дыхание.

      – Одни печные трубы остались, небо подпирать.

      – Вот это да. А ты молчишь. – У Федора сердце болезненно сжалось. – И живых нет?

      – Народ, наверно, размотало по соседям. У меня времени не было, чтобы узнать.

      – Как же мои там? Я думал: освободили, а писем нет.

      – Надо надеяться. Подожди, Федя. Придут тебе письма.

      – Там ведь мать и бабушка. Ты же знаешь.

      – Дай Бог, чтобы они остались живы.

      Федор с горечью произнес:

      – Вот за это мы и воюем, Паша.

      – Да. Они должны ответить.

      В темноте ночи послышался неясный шорох, и прямо перед военными появился мужичок в замызганной стеганке. Он прищурился, чтобы лучше разглядеть:

      – Здрасте вам, начальники дорогие!

      Бойцы оторопели. Родионов с нескрываемым удивлением хохотнул:

      – Вот те на! Откуда ты взялся?

      – Как откуда? – Старик подтянул стеганку, подпоясанную солдатским ремнем. – Я на своей земле.

      – Ночью нечего болтаться по деревне, – строго сказал Родионов.

      – Так-днем-то вовсе нельзя – неприятель заметит. У нас и общее собрание ночью было. Еще до вашего штурма. В поле, во-он под теми скирдами.

      Добродеев и Родионов неодобрительно переглянулись.

      – Какое собрание?

      – Колхозное. Правление выбирали. Мужиков-то в деревне не осталось.

      Родионов растерянно улыбнулся.

      – Ну ты даёшь! Где же он, ваш колхоз-то?

      –Ну как где, – сердито произнёс старик, – вот в этой деревне, Соколово. – Тихонько крикнул в кусты: – Ульяна! Иди-ка сюда, чего спряталась. Это свои.

      Из темноты появилась девушка, как сказочное видение. Она робко смотрела большими глазами на командиров. Из-под косынки выбились белокурые пряди. Застенчивая полуулыбка была на ее лице. И мрак ночи словно раздвинулся – стало светлее. Родионов еще больше удивился:

      – Ты смотри, комбат, что делается на передовой.

      – Это для вас передовая. – Старик хитровато прищурился. – А для нас – тыл. – Опять с молодецким видом поправил стеганку. – Меня зовут Харитон Акимыч. А это, – старик посерьезнел и придал голосу убедительности, – вот это наш член правления, Ульяна Сорокина. А в председатели, стало быть, обратили меня.

      Добродеев неодобрительно посмотрел на обоих:

      – Вам жизни своей не жалко? Здесь