Нелепая и смешная жизнь капитана К. Офицера без имени. Генрих Оккервиль

улице и на нас изо всех окошек глазеют привидения. «Какая удивительная улица» – замечает и смеется Вячеслав Самсонович и мы удаляемся, молча, потихоньку, малозаметно, шаг за шагом набирая скорость, не оглядываясь, забыв посмотреть ее название, глотая воздух, зная и осязая, что каждый взгляд, направленный нам в спину, способен, при случае, развалить нас пополам, обратить нас в камень, булыжник, кусок или кубик серого мармелада, усеянный сахарными веснушками, или, того еще хуже, банановую кожуру, судьба которой – тлен и мусор, разложение, попирание, гниль, мрак, пустота.

      Никто

      «Но мы-то с вами будем жить вечно» – говорит Вячеслав Самсонович.

      Да, наверное, почему бы и нет. Я, честное слово, горжусь им. Кто проверял? Кто запретит? Кто видел? Никто. Никто. Никто.

      Не лев

      «Я конечно не Лев Толстой – сокрушается Вячеслав Самсонович – но мне немного стыдно и не по себе оттого, что мы с вами вот так вот, впопыхах, оставляем незнакомую улицу, не изучив ее, не узнав даже ее названия. Испугались бог знает чего. Мы не вступили в словесный контакт с ее обитателями. Что я сообщу департаменту? Какой отчет предоставлю? Что это был Невский проспект? Садовая? Меня сразу убьют или растопчут на месте. Да и вам, гвардейскому офицеру, надо бы стыдиться и краснеть за наше поспешное и позорные бегство. Я бы вот на вашем месте бы сейчас застрелился бы или подал в отставку, как наш предыдущий директор. Тот сразу как вышел из дверей – немедленно шнырь под трамвай, вся Лифляндская улица сбежалась тогда посмотреть. А он говорит «я умираю за государя. (Все вокруг кричат, хлопают в ладоши – вот молодец!) Я отдаю ему свою душу, а тело пусть забирает… трамвай». Ну а с моей точки зрения, нечего так торопиться, нечего сгущать краски, вон и бумага туалетная вновь появилась, старик Елисеев говорит «еще на пару неделек хватит», и вполне приличная, и жизнь слава богу кое-как налаживается. Ну а призраки в окошках? А безымянная улица, полная ужаса и подвижного мрака? Что ж, прихотливая игра света и тени. Ветер, ветер, ветер, Вячеслав Самсонович. И еще раз ветер.

      Вячеслав Самсонович хмыкает. «Туалетная бумага – говорит – еще не повод для душевного и нравственного триумфа». А с загадочной безымянной улицей еще предстоит разобраться.

      Но нет, я не буду стыдиться. В отставку никогда. Никогда. Никогда. Никогда я не пойду по смертельному пути. Никогда не прыг под трамвай. Не шмыг. Не бряк. Мы потом сойдемся во мнении, что это, допустим, была Улица Второго Поползновения. Так и запиши. Запомни. Второго. Именно. Почему бы нет?

      Вячеслав Самсонович смотрит в какие-то малоразборчивые скомканные бумажки и говорит что нет и не было такой дурацкой улицы. Ни второго, ни первого, ни поползновения. А я говорю что отчего ж нет, вот она, есть, она существует. Ее обитатели таращатся на нас изо всех мыслимых и немыслимых отверстий. Ты запиши, они поверят. Вячеслав Самсонович говорит что его повесят. Не повесят. Может быть. Да и где подобрать такую веревку? Мы ускоряем шаги и скрывается за поворотом.

      Мармелад

      Вячеслав