Супердвое: версия Шееля. Михаил Ишков

Далеме…

      Не могу сказать, сколько я проспал, но очнулся мгновенно. Рывком сел на кровати – у меня в кабинете за занавеской стояла кровать. Начал озираться по сторонам, словно надеясь увидеть то, что за тысячи километров от Москвы сумел разглядеть не спавший несколько ночей Федотов. В чем он, несомненно, прав, так это в том, что после удачной операции по спасению «объекта номер раз», то есть Адольфа Гитлера, мы ослабили бдительность. Именно мы, вся наша группа, включая и прибывшего в Москву в резерв Первого и закордонного Второго.

      Следом в памяти возник Ротте, каким я его запомнил в Женеве. Мне бы тогда собственными руками придушить негодяя, но я не осмелился нарушить приказ.

      Негодяй действительно оказался не прост.

      Я встал, умылся, заправил кровать, разложил на столе бумаги, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов и принялся «анализироват».

      К тому времени любимое словечко Берии, требующего от сотрудников «анализироват» и еще раз «анализироват», уже потеряло свою соленную остроту и накрепко въелось в речь сотрудников Центрального аппарата. Нарком требовал по каждому вопросу иметь надежный, просчитанный до самых мелких деталей расклад ситуации, при этом нельзя было сбрасывать со счетов ни одного аспекта поведения врага, вплоть до самых интимных моментов. Удивительно, но за три с половиной года это словечко стало чем-то вроде родовой приметы тех, кто служил на Лубянке, отличающей их от работников областных управлений и приданных подразделений. На моей памяти один из руководителей Ростовского управления попробовал употребить это словцо в отношении проваленной рядовой операции. «Мы решили проаналировать ситуацию… – заявил он на коллегии, на что тут же получил резкую отповедь со стороны наркома.

      – Вам не анализироват нада, а работат и работат рэзултативно! – после чего желающих с периферии козырнуть этим словечком стало значительно меньше.

      Как оказалось, после двух лет знакомства мы действительно очень мало знали о Ротте.

      Кроме анкетных данных и фактической привязки к Майендорфу, чему имелись объективные подтверждения, у нас ничего не было. После выволочки, устроенной Федотовым, этот факт буквально лез в глаза. Враг обвел нас вокруг пальца, а мы проморгали. То, с каким мастерством Ротте провернул операцию прикрытия, свидетельствовало, что мы имеем дело с матерым и опытным врагом.

      Ему удалось скрыть нутро! Наша карта оказалась битой! Мы, как считал боров, – мелкая сошка. Чем может быть опасен реакционный клерикал и приверженец буржуазного идеализма сознательным борцам за дело рабочего класса? Тем, что прилип к нашим борцам? Замечательно! Пусть лучше липнет этот «толстовец», чем какой-нибудь тертый калач из гестапо.

      Несколько раз и под новым углом я перечитал собранные в деле документы, и якобы мелкие несуразности, а то и грубые нестыковки сразу полезли в глаза. Особенно в свете указаний Федотова. Даже невинное, на первый взгляд, увлечение Толстым предстало передо мной в крайне невыгодном для нас свете.

      Так бывает, дружище! Особенно в напряженные, изматывающие