Осуждение и отчуждение. Григорий Громской

переняла все слова, обращённые бедной сестре, на себя. Она впитала их, словно те были направленны ей.

      – Ты совсем с ума сошла? – начал защищать Александр.

      – Я?! Это ты с ума сошёл! Жить надоело?!

      – Мам…

      – Не зови меня матерью, – со злобой пробубнила женщина Маше.

      Девушка, вытерев слёзы, встала.

      – Согласна. Ты мне и не мать, – глаза Галины после этих слов сделались круглыми.

      – Да ты фашистка! Ты грязная убийца! Детоубийца!

      – Это не ребёнок, это не человек, он ещё не умеет мыслить! – кричала Мария.

      – Это ты не человек! Ты – моё позорище! Что я людям буду отвечать?!

      Ранимова склонила пред ней голову, пытаясь скрыть устрашающую улыбку, которая внезапно явилась на лице.

      – А что я буду отвечать? – спокойно спросила Ранимова.

      – Ха-х, а мне-то что?! У тебя весь офис знает! Презренная от Средник узнала о твоей грязи, – тон её голоса принял более мирный, жалящий окрас.

      Маша, опустив глаза, понимающе кивнула стоявшей напротив пухлой женщине и тяжело вздохнула.

      – Мне… мне очень стыдно, что у меня такая мать, – Ранимова устремила свой взгляд на Галину. Та стояла в недоразумении от проявленной борзости, которой не слышала уже много лет – со времён прекрасного юного возраста Марии. Гримаса дамы изуродовалось гневом и возмущением, зрачки – ненавистью, а густые брови сомкнулись, и на лице чётко проявились морщины.

      Ранимова ретировалась из зала. За спиной послышались голоса отца и её сестры, но их разом прервал громоподобный глас женщины:

      – Давай, иди отсюда, иди! Да чтоб духа твоего чёртового в моём доме не было! Убийца! Позорище семьи! Позорище всего молодого поколения! Грязная фашистка…

      Остальные оскорбления девушка не услышала, ибо как можно скорее выбежала из квартиры, захлопнув дверь. Вдруг рядом со стенкой она увидела подслушивавшего старика, который, при виде расплакавшейся девушки испугался и потерял дар речи. Она лишь ненавистно глянула на него и проследовала вниз по грязным ступенькам, свалившись в конце, перед дверью подъезда, и разрыдавшись. Девушка растерянно смотрела вверх, на тусклый желтоватый свет небольшой лампы. Она то громко смеялась, то резко, задыхаясь от слёз, замолкала, убивая в себе «счастливого» человека.

      Ранимова вышла на улицу, её ослепил закат, лучи которого, словно яд, пропитывали каждое однотонное, старое здание вместе с пустынной площадкой, на которую никто не выходил из-за яркого Солнца и раздражавшего лая собак.

      Дойдя до своего подъезда, она услышала за спиной неразборчивое шушуканье старых женщин, которые ни на секунду не сводили глаз с фигуры ссутулившейся девушки. Они перешёптывались на тему её деяния, не стесняясь тыкать трясущимися пальцами. По крайней мере так думала, проходя мимо, сама Мария. Ранимова прошагала по тёмной безлюдной лестнице, покрытой пылью, миновала лестничные площадки мимо намертво закрытых от всего мира железных дверей, и оказалась у своей квартиры.

      Она дошла