Кладовая солнца. Михаил Пришвин

тебе утерпеть!

      – Нет, правда, замечательно: в Крещение нужно освящать не только реки, но и болота, а так как святая вода не портится, то комаров в болотах не будет.

      – Комар – полезное насекомое, – ответил директор, – он жалит и спать не дает, вы бы что-нибудь от мух придумали – те сладкое любят.

      В это время Алпатов не принял замечания на себя, и правда, директор, конечно, не намекал на Алпатова, что он, как муха на сладком, живет на всем готовом у богатого дяди.

      – Тебе нравится директор? – спросил Алпатов при выходе из гимназии на улицу.

      – Еще бы, – ответил Опалин, – наш директор – крупная политическая фигура, это у нас единственный человек с выработанным миросозерцанием.

      Так и сказал, как обыкновенное слово: ми-ро-со-зер-ца-ни-е.

      Конечно, и Алпатову слово это встречалось в книгах, сам он еще ни разу не произносил его вслух. Краснея от волнения, чтобы как-нибудь не ошибиться в первый раз, Алпатов робко спросил:

      – А какое это миросозерцание?

      – Человеческое, – ответил Опалин.

      Навстречу гимназистам по улице несли большую чудотворную икону, многие падали на землю и потом пролезали под нее.

      – А разве может быть и нечеловеческое миросозерцание? – спросил Алпатов.

      – Вот! – показал Опалин на икону и толпу. – Это нечеловеческое.

      – Как нечеловеческое? – удивился Алпатов. – Это изображен Спас, он был человек.

      – Надо сказать – «и человек», а главное – Бог. Знаешь, тебе это не приходило в голову, что Христос если бы не захотел страдать, то всегда бы, как Бог, мог отлынуть, и у него, выходит, страдание по доброй воле, а настоящий обыкновенный человек не по доброй воле страдает.

      – По злой воле? – сказал Алпатов. – Да, мне это часто приходило в голову.

      – Вот и директор нас так учил, что люди, берущие себе в образец Бога-человека, совершают сделку с самими собою: когда им трудно быть как Бог, они говорят: «Мы же не боги, мы слабые человеки», – а когда им по-человеческому трудно, они прячутся на небеса. Но в человеческом миросозерцании вся ответственность падает на себя, тут человек заперт в себе, не увильнет. Так нас учил директор.

      Опалину, верно, очень нравился Алпатов, и, по мере того как он говорил, голос его становился все мягче и мягче, и вот какая-то большая тайна готова была сорваться с губ, он даже и начал было:

      – Тебе бы тоже надо примкнуть к…

      Но Алпатов, раздумывая о своем, не слыхал Опалина и вдруг его перебил:

      – Ты говоришь «человеческое миросозерцание». Но почему же все такие мысли мне приходят в голову днем, если я, задумавшись, смотрю на птиц, летающих в небе или отдыхающих в зеленых деревьях, а ночью на звезды, особенно звезды, и от них начинается, по-моему, миросозерцание. А ты любишь смотреть на звезды?

      – У меня нет времени этим заниматься, – ответил Опалин сурово, – и птиц тоже не видно из моего окошка.

      И уже больше не захотел продолжать свою начатую