Кладовая солнца. Михаил Пришвин

свое же, родное. Больше он ничего не может развить, а знает, что если бы развить и записать, то и был бы в этом ключ ко всему. Опять он ходит, ходит, и вот вдруг мелькнуло все, – теперь бы только бумаги. Хватается за тетрадку, вырывает лист. Но это очень мало, тут не упишется. Там у дяди, внизу, для чертежей пароходов приготовлены огромные листы. Вот какой нужен лист. Спускается вниз, тащит громадную бумагу, расстилает на полу и, окунув спичку в чернильницу, выводит ею заглавие:

      МИРОСОЗЕРЦАНИЕ

      Берет чертежную линейку, проводит две диагонали, находит центр всего листа; отсчитав от центра вправо и влево по ровному числу мест для букв, он опять тою же спичкой, но громадными буквами надписывает:

      ЧЕЛОВЕК

      Теперь от центральной черты проводит множество лучей во все стороны. И когда все готово и надо на каждом луче внизу что-то написать, вдруг все забылось. Он возвращается мыслью назад, от чего все началось, – к той маленькой птичке. Догадывается, что эта птичка прилетела от Алены, думает про Алену и ее веснушки, берет фуражку, выходит, а чертеж человека так и остается на полу неоконченным.

      Через две недели Алпатов приходит к дяде проститься: он окончил курс и уезжает в Россию.

      – Достигать? – спрашивает Астахов. – А то, может быть, останешься у меня?

      – Нет, я хочу достигать.

      – Ну, с Богом.

      На пристани много народу, и все прибывает – весною полгорода сходится провожать пароход. Алпатов сидит на палубе, ищет глазами Алену и не находит. Второй свисток, третий – ее нет и нет.

      Но что из этого? За годы сибирского одиночества он привык вызывать ее сам, когда только захочется, и она всегда приходит к нему, как весна. Теперь ему кажется – она села тут рядом с ним на лавочку и говорит с ним первый раз, как настоящая, живая Алена.

      Пароход отчаливает. Вдали показывается, спешит к пристани девушка, ее лицо уже не узнать, но тем лучше – можно сказать себе, что это она.

      Пристань скрывается из глаз; но она все ясней и ясней, она догоняет, она – здесь, рядом.

      – Я вас знаю.

      – Нет, Алена, вы меня не знаете. Меня никто не знает.

      – Вы – Астахов.

      – Астахов – мой дядя.

      – Вспомнила. Ваша фамилия Алпатов: вы родственник Астахову по матери.

      – Да, для всех я Алпатов, но вы должны знать мою тайну: я и не Алпатов. Это моя большая тайна.

      – Но матушка ваша была за Алпатовым в законном браке.

      – Алпатов – моя законная фамилия, но это ничего не значит, все-таки я не Алпатов.

      – Ах, наконец-то я поняла…

      В уголках ее синих глаз на белом мелькнуло желтенькое, то набитое, что непременно бывает у всех, кто вырос в маленьких мещанских домиках на краях городских слобод. Алпатов сразу понял это желтенькое пятнышко в синем глазу…

      И так он предал свою мать, кто всю жизнь работал только для детей и, когда оставалось время, всех уверял, что любовь розовая. Но как же объяснить ей, этой мещанке с желтеньким пятнышком