Кладовая солнца. Михаил Пришвин

слово: «и вдруг!» или… «а вдруг!», бывает даже: «вдруг – вдруг!». Каждый из учеников ходит в класс и учится, как машина, от часу до часу, но всегда ожидает над собой, или под собой, или возле себя это «…вдруг!». Надзиратель Заяц постоянно под страхом… «и вдруг!» оглядывается, прислушивается, лукавится. Козел, самый умный, и то, бывает, ни с того ни с сего мелко-мелко перекрестится, и Алпатов узнает в этих крестиках свое детское в саду, в полях, когда, бывало, идет по дорожке и вдруг начинает из кустов такое показываться, чего отродясь не видал.

      А если по новому закону жить, то никаких «вдруг» быть не может, всему есть причины. Так он, читая и думая, думая, потом добрался и к Богу, что Он есть тоже причина, но вспомнил о причастии, когда священник говорит: «Со страхом Божиим и верою приступите», – вот тут-то и может быть больше всего это «вдруг», об этом страшно и думать, и кажется, сюда не подходит новый закон.

      Каждую большую перемену Алпатов ходит теперь с Несговоровым из конца в конец, восьмиклассник сверху кладет ему руку на плечо, Алпатов держится за его пояс, и так они каждый день без умолку разговаривают.

      – Последнее – это атом, – говорит Несговоров.

      – Но кто же двинул последний атом? Бог?

      – Причина.

      – Какая?

      – Икс. А Бог зачем тебе?

      – Но ведь Богу они служат, наши учителя, из-за чего же совершается вся наша гимназическая пытка?

      – В Бога они верят гораздо меньше, чем мы с тобой.

      – Тогда все обман?

      – Еще бы!

      – Я сам это подозревал. Но неужели и Козел не верит?

      – Козел очень умный, но он страшный трус и свои мысли закрещивает, он – мечтатель.

      – Что значит – мечтатель?

      – А вот что: у тебя была мечта уплыть в Азию, ты взял и поплыл, ты не мечтатель, а он будет мечтать об Азии, но никогда в нее не поедет и жить будет совсем по-другому. Я слышал от одного настоящего ученого о нем: «Если бы и явилась та забытая страна, о которой он мечтает, так он бы ее возненавидел и стал бы мечтать оттуда о нашей гимназии».

      – Но ведь это гадко, – почему же ты говоришь, что он умный?

      – Я хочу сказать: он знающий и талантливый.

      – А умный, по-моему, – это и честный.

      – Еще бы!

      После этого разговора стало очень страшно; про это свое, что ему страшно, Алпатов ничего не сказал Несговорову, – как про это скажешь? Этот страх еще хуже, чем в лесу бывало: там догадываешься, а тут известно, что это старшие сговорились между собой и обманывают всех. Как тут жить среди обмана?

      Раз он идет из гимназии и слышит, говорят два мещанина:

      – Смотри!

      – Нет, ты смотри!

      – Господь тебя покарает!

      – А из тебя на том свете черт пирог испечет.

      Сразу блеснула мысль Алпатову, что они считаются маленькими в гимназии и их обманывают Богом, а ведь эти мещане тоже маленькие, и мужики, и другие мужики соседней губернии, и так дальше, и еще дальше, – значит, их всех обманывают?

      «Кто же виноват в этом страшном преступлении?» – спросил он себя. Вспомнилось,