Заповедник и другие истории. Сергей Довлатов

Второго творческого объединения Дмитрию Молдавскому. Начал ему объяснять, как и что. Молдавский рассеянно улыбался. Вдруг я заметил, что он меня рисует. И довольно похоже. Я понял, что разговаривать с ним бесполезно, и ушел.

      Володин говорил потом:

      – Знаете, я все понимаю. То, что эти жулики в ЦК, – понимаю. То, что бездарные, – понимаю. То, что у них фальшивые бумаги, – понимаю. То, что Ленфильм вам не заплатил, – понимаю. Я одного понять не в силах. Одно мне кажется совершенно непонятным! То, что эти мошенники осмелились не угостить вас коньяком!..

      А я вдруг подумал – надо уезжать из Ленинграда…

      Вертикальный город

      Таллин называют искусственным, кукольным, бутафорским. Я жил там и знаю, что все это настоящее. Значит, для Таллина естественно быть чуточку искусственным…

      Эстонскую культуру называют внешней. Что ж, и на том спасибо. А ругают внешнюю культуру, я думаю, именно потому, что ее так заметно не хватает гостям эстонской столицы.

      В Эстонии – нарядные дети. В Эстонии нет бездомных собак. В Эстонии можно увидеть такелажников, пьющих шерри-бренди из крошечных рюмок…

      Почему я отправился именно в Таллин? Почему не в Москву? Почему не в Киев, где у меня есть влиятельные друзья?…

      Разумные мотивы отсутствовали. Была попутная машина.

      Дела мои зашли в тупик. Долги, семейные неурядицы, чувство безнадежности.

      Мы выехали около часу дня. Двадцать шесть рублей в кармане, журналистское удостоверение, авторучка. В портфеле – смена белья.

      Знакомых у меня в Таллине не было. Было два телефона, кем-то небрежно продиктованных…

      Мы приехали вечером. Телефонный звонок. Первая удача – есть где остановиться.

      Наутро я уже сидел в кабинете заместителя редактора «Молодежи Эстонии».

      Начал печататься как внештатный автор. Затем работал ответственным секретарем в портовой многотиражке. Еще через месяц пригласили в отдел информации «Советской Эстонии».

      Материальное и гражданское положение несколько стабилизировалось. Я зарабатывал около трехсот рублей в месяц. Обучился выпивать по-западному: лимон, маслины, жалкие наперстки…

      Гонорарная касса работала ежедневно. Напечатался – и в тот же день получай.

      Но и тут я опоздал. (Злополучный шапочный разбор.) Эстонские привилегии шли на убыль. Началось с мелочей. Пропала ветчина из магазинов. Затем ввели четыре гонорарных дня. В баре Дома печати запретили торговать коньяком. Кроме этих частностей, были также другие, идеологические перемены. Однако не будем забегать вперед…

Соло на ундервуде

      Это было в Таллине. Захожу в магазин. Хочу купить застежку-молнию, спрашиваю:

      «Молнии есть?»

      «Нет».

      «А где ближайший магазин, в котором они продаются?»

      Продавец ответил:

      «В Хельсинки…»

      У меня появились друзья среди таллинской интеллигенции. Журналисты, филологи, молодые ученые. Я давал им свои рассказы. Город маленький, все друг друга знают, слухи распространяются быстро. Мне сообщили, что в издательстве ждут, когда я представлю рукопись. Я отобрал шестнадцать