Мой любимый глюк. Анна Алора

он старательно придерживал несчастную больничную простыню.

      Тут у меня все заготовленные слова вылетели из головы, потому что простыня эта совершенно не скрывала то состояние, в котором находился мужчина.

      Я опять почувствовала, как кровь заливает мне лицо, и отвела глаза в сторону.

      Глюк же, вот чувствительная зараза, непонимающе смотрел на меня.

      Но потом до него явно дошло, и он опустил глаза, уставившись на простыню, которая явно показывала, насколько я ему небезразлична.

      Потом этот несносный мужчина усмехнулся, и развел руками.

      Я же сглотнула и стояла у зеркала как полная дура.

      Божежмой! Я и небезразлична такому вот красавцу. Высокородному. Это я помнила из прокрученного быстрее молнии в моем сознании кинофильма.

      Однако.

      Эта мысль была настолько непривычна мне, привычной как раз к обратной реакции местных мужиков.

      “Верста коломенская” и “белобрысая Элли” до сих пор иной раз звучали у меня в ушах.

      Такие вот детские, подростковые воспоминания активировались

      А уж как я была востребована у местных мужчин…  Ну, об этом я еще раньше говорила.

      Растерянная, я наконец сказала, очередной раз сглотнув:

      – А…вы точно уверены, что я эта, ваша эльфийка?

      Уши-то у меня обычные, совершенно.

      Глюк посерьезнел, но глаза его, эти изумрудные, реально нездешние очи, смеялись, посмотрел на меня и сказал:

      – Совершенно, сиятельная. Уши тут не играют никакой роли.

      Кровь, вот что важно. Да я и нашел вас исключительно благодаря ей.

      Я молчала, растерянная, подавленная вдруг свалившимися с неба новостями.

      Да, Зоя.

      Просто нет слов. Я – и вдруг эльфийка?! Да не какая-то там, из книжек. А самая что ни на есть настоящая.

      Хоть и без ушей.

      Вот дались мне эти уши!

      Но я в очередной раз пристала к глюку:

      – Н-но… Но как же это, без ушей, и эльфийка?

      Тут мужчина моих ночных мечтаний прыснул, вот прямо как мальчишка и, подобрав ноги под себя, сел на больничной кровати в позе лотоса.

      Я видела, что этот невозможный красавец едва сдерживается от хохота.

      – А что смешного я сказала? – обиженно произнесла я и сложила руки на груди.

      – А и хорошо, что все так сложилось. По крайней мере, я хоть перестала непрерывно краснеть, – тут же пронеслась мысль. Да и глюк, судя по всему, пришел в адекватное состояние. Простыня-то уже не стоит колом, – тут уж усмехнулась и я.

      – Простите, сиятельная, – повинился мужчина, хотя в тоне его я не чувствовала этого вот извинения.

      Глаза его все также искрились от едва сдерживаемой улыбки. И не только от улыбки. Я чувствовала, что он, этот пришелец, не побоюсь этого слова, из другого мира, сам растерян.

      И я понимала его. Понимала, как никто другой. Потому что и сама не раз скрывала за смехом и неожиданной шуткой свою растерянность. Неловскость или нежелание говорить о такой-то теме.

      Мы оба, я чувствовала, ощущали себя неловко. И когда наконец он почувствовал, что я, пожалуй, понимаю и его чувства, и его поведение, вот тогда