36, или Нет никого, кроме него. Виктор Пикар

как ни в чем не бывало, методично и аккуратно обгрызает ногти на правой руке. Он сначала отгрызает их кончики зубами, как ножницами, потом сосредоточенно измельчает во рту. Не выплевывая. Вот ведь урод!

      Почти всю дорогу мы едем молча. У меня нет желания общаться с этим ненормальным. Надо же! Еще и рассказывает об этом, и показывает, и хвастается!

      Машин почему-то немного.

      Через полчаса въезжаем на территорию моего загородного дома. Я начинаю сомневаться в том, что поступил правильно, пригласив его к себе.

      Он наполовину опускает стекло и неудачно сплевывает. Смачная слюна повисает с внешней стороны окна, разделившись на две длинные равные части.

      Я вздыхаю.

      Мягко шуршит гравий под колесами машины. Уже вечереет. На дворе середина октября. Прямо на лобовое стекло падает красный кленовый лист.

      Виляя хвостом, навстречу выбегает пес.

      Костик показывает на него пальцем и говорит:

      – Это сеп.

      Я ставлю машину, глушу двигатель.

      – Что ты сказал?

      – Сеп – это пес наоборот. Меняя местами всего лишь пару согласных, мы получаем новое название этого животного, которое по факту гораздо веселее предыдущего, – он так радуется своей глупой выдумке, что слегка подпрыгивает на сиденье.

      Я выхожу из автомобиля.

      А это – асик. То есть киса, – добавляет он, показывая на черную кошку, лениво бредущую вдоль стены дома.

      И тоже вылезает наружу, нелепо размахивая руками.

      Идиот!

      Мы подходим к двери дома. Я достаю ключи. Мне приятно думать о том, что сейчас, немедленно, я выпью двести грамм хорошего коньяка и приму душ.

      – Ключи – это чулки, – доносится из-за спины. – В этом языке более трехсот слов, сконструированных таким образом. Могу говорить целыми предложениями.

      Вот ведь дурень! Нелепая парочка – ключи и чулки…

      Потом мы сядем с ним, с этим дурнем, у камина и узнаем, что в черных конвертах. И тогда, может быть, станет ясно, почему эти свертки оказалась одновременно и у меня, и у него. Я захожу в прихожую и включаю свет.

      Костик стоит снаружи.

      Я оборачиваюсь и вижу: его лицо резко мрачнеет. Он бормочет:

      – Сегодня со мной произошла очень неприятная история. В самолете маленькая девочка сказала мне, что мир может остановиться. В ее волосах были две большие и очень странные заколки – Эйфелева башня и Статуя свободы.

      Ничего себе дела!

      Я втаскиваю его внутрь дома и захлопываю дверь. Быть этого не может! В этот момент он становится немного ближе мне.

      Этот придурок.

      ЧЕРНЫЕ КОНВЕРТЫ

      Мы сидим у камина и пьем коньяк. Приятно потрескивают дрова. За окном совсем темно. Начинает накрапывать мелкий дождь. Костик, не моргая, смотрит на огонь.

      Я гляжу на шесть черных конвертов, лежащих на журнальном столике перед нами. Три – мои, и столько же – его.

      Я спрашиваю:

      – Эта девочка рассказывала о людях, живущих в прямом и отраженном свете?

      – Нет.