36, или Нет никого, кроме него. Виктор Пикар

на пятку одной ноги, большим пальцем другой. Пожалуй, он теперь мой единственный друг. И тоже отвернулся от меня.

      Я выпиваю еще один стакан виски и, не закусывая, вскрываю последний белый конверт.

      Там написано:

      «И достаточно понимающему. В противном случае – зло разорвет его изнутри».

      Что за бред?

      Мой взгляд натыкается на подозрительного человека, сидящего за столиком у выхода. У него черное, изрытое оспой небритое лицо и злые глаза. Он явно местный, из этого района, судя по вызывающей, вальяжной позе.

      «В противном случае, зло разорвет его изнутри».

      Я подхожу к нему и спрашиваю на ломаном английском:

      – Что вы посоветуете тому, кто очень хочет забыться в эту ночь?

      Я предлагаю ему:

      – Выпьем вместе хорошего виски?

      Он смотрит на меня безжалостным, недобрым взглядом, так, что я начинаю жалеть о своих словах, а пол и стены, и потолок с вентиляторами, и столы с посетителями, и весь этот странный мир – все это трогается с места и медленно, очень медленно, как тяжелый товарный поезд, движется прочь от меня.

      ЛЮДИ ПРЯМОГО И ОТРАЖЕННОГО СВЕТА

      Я просыпаюсь и открываю глаза.

      Я – в самолете. В салоне полумрак. Люди дремлют, накрывшись пледами. Мое место в правом ряду у окна. Я прижимаюсь лбом к холодному стеклу иллюминатора, смотрю в него, вижу плотную, непроницаемую тьму. Как будто заглянул внутрь себя.

      Мигает огонек на крыле.

      Сейчас я не хочу думать ни о чем.

      Я – бесконечный и бессмысленный космос.

      Я – банка с черным и вязким гуталином.

      Я – черная дыра. Место, где исчезает все.

      Самолет заходит на посадку. Просят поднять спинки кресел и пристегнуть посадочные ремни.

      Уже прилетели?

      – Мне было четыре года, когда моя мама умерла, – говорит девочка лет девяти, сидящая слева от меня. – Мой папа перевез меня к бабушке с дедушкой и целый год молчал. А потом он познакомил меня с Катей, и мы катались все вместе на Чистых прудах, в трамвае, внутри которого был ресторан. Глядя в окно на падающий снег, он сказал мне, что Катя – Фея.

      Она аккуратно пристегивает свой ремень.

      – Расставшись с Катей, он познакомил меня с Аней. Когда мы кружились с ним на каруселях в парке, пролетая над верхушками деревьев, а она сидела внизу на скамейке и ела мороженое, он сказал мне, что Аня – Белоснежка.

      Густые русые волосы девочки скрепляют две огромные заколки: словно бабочка вылетает, дельфин – выныривает.

      – Расставшись с Аней, он познакомил меня со Светой. В воскресенье утром, когда мы кормили в зоопарке жирафа кусочком булки, заплетенной как коса моей бабушки, он сказал мне, что она будет его женой. Больше папа не знакомил меня ни с кем.

      Говорит она по-взрослому, сосредоточенно, даже поэтично как-то, с серьезным выражением лица – ощущение такое, что девочка не испытывает эмоций, лишь усердно выговаривает заученные слова.

      – В то время я увидела, что одни живут в прямом, а другие – в отраженном свете. К первым