Суер-Выер и много чего ещё. Юрий Коваль

ты – редкость, я таких встречала двух или трёх.

      – Двух или трёх?

      – Сама не помню, – улыбнулась госпожа Золотарёва.

      – А мне бы хотелось точно знать, сколько вы ТАКИХ встречали! – прошептал я. – Пожалуйте мне топор!

      – Какой топор?

      – Вот тот! Что там в углу стоит!

      Там, в углу замка, и вправду стоял красный топор на чёрном пне.

      – Зачем тебе топор?

      – Попрошу на «вы». Подставляйте свой мизинец.

      – Рубить?! Золото?

      – Ну не ломать же.

      Она заколебалась.

      – Послушай, – сказала она, – надо тебе сказать самое главное. Мы – золотые, пока живём, а как помрём – превращаемся в обычных людей. Неживых только.

      – Эва, удивила, – сказал я. – Мы тоже, как помрём, в неживых превращаемся.

      – Но с мизинцем ничего не получится. Это я тебя испытывала. Понимаешь? Его отрубишь – он и рассыплется в прах.

      – Зато с моим получится, – ответил я, положил руку на чёрный пень и рубанул изо всех сил.

      Глава XCIII

      Кадастр

      Совершенно не помню, каким образом доставили меня на «Лавра», только слышал в забытьи:

      – У него сильный ожог.

      – Сам так бабу раскалил.

      – А я-то думаю, кто это ему ногу отрубил?

      – А может, сифилис или инфлюэнца?

      – Да какой там ожог – пить надо меньше!

      – Ещё бы – столько керосинить!

      Все эти диагнозы и толкования моего болезненного состояния дружно в конце концов сходились на том, что «пить надо меньше». И я, конечно, внутренне с этим соглашался и клялся себе, что, как только приду в себя, сразу брошу пить.

      Когда же я пришёл в себя, я сделался неприятно удивлён следующим оригинальным обстоятельством. Дело в том, что у меня была забинтована правая нога, в то время как я точно помнил, что рубанул себя топором по левой руке. Хоть и сделал я это в состоянии аффекта, из-за безумной несовместимой любви, всё-таки помнил дело точно: да, рубанул, да, по левой руке.

      – В чём дело, Чугайло? – спросил я склонившегося ко мне боцмана. – Что с моей ногой?

      – Точно не знаю, – говорил Чугайло, прикрываясь от меня фанеркой. – Говорят, какая-то баба покусала. От страсти.

      – Тьфу! – плюнул я. – Чёрт бы вас всех побрал. А фанерка зачем?

      – Какая фанерка?

      – Да эта вот, которой ты прикрываешься.

      – А это от посылки, – пояснил Чугайло. – Это я прикрываюсь, чтоб перегаром на вас не дышать, чтоб вам не поплохело.

      – А рому нету?

      – Нету. Только самогон.

      – Ну тащи, хрен с ним.

      – А чего его таскать, он тут рядом лежит.

      – Лежит?

      – Ну да, я его положил. А то старпом, как заметит, что самогон стоит, – сильно ругается.

      – А на лежачий что ж?

      – А с лежачего чего возьмёшь? Лежит и лежит. Нет, старпом не такой, чтоб лежачего, нет…

      В этот момент боцман неловко двинул фанеркой, и я отключился.

      Когда же я снова пришёл в себя, то оказался сидящим в кают-компании и почувствовал странное ощущение. Это было ощущение, будто я произношу