Суер-Выер и много чего ещё. Юрий Коваль

изысканно вдруг заговорили, – оказывается, в сундучке был спрятан органчик. Звуки их голосов я и вынужден записать здесь в виде короткой и благонравной пьески.

      – Из дальних ли морей

      Иль синих гор

      Любезный ты вернулся, Никанор?

      – Из Турции приехал я, Сергей,

      Привёз ушных

      Серебряных серьгей.

      – Где ж серьги те?

      – Да вот они в ларьце,

      Который формою похож на букву «Це».

      – О, красота!

      Диковина!

      Неуж

      Они послужат украшеньем уш?

      – Весьма послужат!

      Посмотри, мой друх,

      Какая красота для женских ух!

      Смотри, какие на серьгах замочки!

      – С такою красотой,

      Засунутою в мочки,

      Они весьма нас будут соблазнять!

      Тут Никанор поклонился, наклонился, нырнул куда-то вглубь сундучка и вынул серьгу.

      О!

      Изогнутая сдвоенным ребром василиска, выкованная из цельного куска перлоплатины, она удлиняла наш взгляд, частично выворачивая его наизнанку, потом укорачивала, а изнанку ставила ребром на подоконник.

      Великолепные алпаты,

      сапгиры и гайдары,

      чистейшей воды ахматы

      украшали серьгу.

      Матросы заворожённо смотрели на это произведение искусства, слегка ослеплённые блеском особо сверкающих розенталей.

      – И это что? – спросил боцман. – Всё?

      – Не знаю, – сказал я. – Может, ещё чего-нибудь достанет.

      Но фигура Никанор больше ничего не доставала.

      – И это всё? – обиженно спрашивал Чугайло. – Одна серьга! А где же вторая?

      – А вторая, – сказал капитан, – давно находится у вас в ухе, дорогой господин Чугайло.

      Глава LXXXVIII

      Остров Едореп

      Чугайло запил.

      Туго, гнусно, занудно, простецки и матерно.

      Он прекрасно понял рассказ капитана про мужика и медведя в овсе, чудо в жизни боцмана совершилось, и больше никаких чудес он мог не ожидать. Серьга и кланяющиеся фигурки – вот и всё, что уготовила ему судьба, он то и дело заводил их, слушал пьеску и пил, пил, пил. От бесконечного завода или от долгого пребывания в навозе фигурки стали сбиваться с проторённой поэтической дорожки, перевирали слова и один раз даже запели, обнявшись, «Отговорила роща золотая».

      Матросы, не получившие с фигурок ни серьги, без боцманского тычка распустились, гнали самогонку из фальшборта, жизнь на судне пошла враскосяк.

      Старпом, который жаждал сокровищ не менее других, как-то тоже опустил руки. Да и трудно было, конечно, ожидать, что под каким-то новым сараем лежит уже другой сундучок в навозе, со второю серьгой специально для старпома. Так не бывает.

      Пожалуй, только лоцман Кацман пребывал в нормальном расположении духа. Нюхом чувствуя нутро муссона, он всё время приводил «Лавра» к разным островам с навозными сараями, но никто не выражал желания слезть на берег и копнуть.

      – Копать под сараями никто не желает, сэр, –