Суер-Выер и много чего ещё. Юрий Коваль

матросы гребли повеселее, и Суер глядел в океан платиновым глазом, лоцман Кацман отирал просоленный морем лоб, Пахомыч споласкивал гранёный стакан, перегнувшись через борт.

      – Слушай-ка, Пахомыч, – сказал я, – откуда у тебя туман-то взялся?

      – Туман у меня всегда при себе, – отвечал старпом, доставая из внутреннего жилетного кармана объемистую флягу (так вот что у него все время оттопыривалось! А я-то думал – Тэтэ!). На этикетке написано было «ТУМАН», 55 копеек:

      Т – трудноусвояемый

      У – умственноудушающий

      М – моральноопустошительный

      А – абалдительный

      Н – напитк.

      – Напитк? – утомлённо переспросил я. – А «О»-то куда подевалось?

      – А «О», господин мой, вы как раз и выпили, находясь в состоянии помрачения. Не желает ли кто распить и остальные буквы?

      – Можно, – сказал Суер. – Немножечко «А». Тридцать пять грамм, на самое донышко.

      – А мне «ЭН», – согласился и лоцман. – На два пальца.

      – А вам, юнга?

      Юнга промолчал. Он вообще как-то поник, замолк, иссяк.

      – Что с вами? – ласково спросил старпом. – Нездоровится? Глоток тумана вполне поможет. Это проверено.

      – Я здоров, – отвечал юнга, – но немного расстроен. Дело в том, что там на острове – мой бедный папа.

      – Там? Папа? И вы промолчали?

      – Растерялся… Да и вы были слишком заняты туманом и этим бегством от самого себя.

      – Что же теперь делать? – спросил Суер, оглядывая нас. – Возвращаться?

      – Не обязательно, – сказал юнга, – я только посмотрел на него, и достаточно.

      – Но вы уверены, что это ваш отец?

      – Конечно, сэр. Вот его портрет, всегда при мне, – и юнга достал из-за пазухи золотой медальон, на котором изображён был человек вроде бы с усами, а вроде бы и без усов.

      – Не пойму, – сказал старпом, – с усами он или без.

      – Вот это-то и есть главная примета, – отвечал юнга. – Мне и мама всегда говорила. Главная примета папы: так это не поймёшь – с усами он или без.

      – Надо возвращаться, – сказал капитан, – всё-таки должен же сын поговорить с отцом, тем более с такою приметой. Дело за тобой, друг мой, – и капитан глянул мне в глаза, – в силах ли ты вернуться?

      – Я не в силах, – отвечал я, – но и не вернуться тоже нельзя. Ненавижу этот остров, но потерплю, Пахомыч, друг, ещё хоть полстакана.

      Глава LXXIII

      Сидящий на мраморе

      Нашим возвращением островитяне были потрясены не меньше, чем крепдешином в небе.

      Действительно, ведь так же не бывает: подающий подаёт, проходит мимо и обычно не возвращается. А тут вдруг вернулись. Да неужто целковые раздавать?

      Не раздавая, однако, никаких целковых, ведомые медальоном, мы просекли строй нищих и подошли к мраморному камню, вокруг которого собрались особо грязные и жалкие собиратели подаяний. Они однообразно скулили:

      – Подайте кто сколько может… Подайте кто сколько может… Подайте кто сколько может…

      кто сколько может…

      сколько может…

      На мраморном же камне сидел человек, который эту фразу, отточенную веками, трактовал иначе:

      – Подайте