Суер-Выер. Юрий Коваль

а вторая половинка – Лодкин – ухватила Петрова за ногу, ругая лоцмана последними словами вроде «хрен голландский».

      Кабан развернулся на 630 градусов, побежал обратно и спрятался в свой колодец.

      – Хреновенько стреляют, – хрюкал он из колодца фанерным голосом.

      – Да, братцы, – сказал наш ромбический друг на общей ноге, – огорчили вы кабана. Не попали. А ты бы, кабан, – закричал он в сторону колодца, – бегал бы помедленней! Носишься, будто тебя ошпарили!

      – Эй, кабан, – крикнул Пахомыч, – у тебя там в колодце вода-то есть?

      – Откуда? – ворчал кабан. – Какая вода? Придумали ещё! Дробью попасть не могут.

      – Эх, лоцман, лоцман, – хмурился капитан, – к чему эти фанерные манеры? Зачем надо было стрелять?

      – А я в кабана и не целился, – неожиданно заявил Кацман, – я в чёрточку целился. Попробуйте-ка, сэр, попадите в чёрточку фамилии Петров-Лодкин. Признаюсь, эта чёрточка давно меня раздражала.

      – Благодарите судьбу, что вы попали не в мою чёрточку, – сказал Суер-Выер.

      Между тем петровлодкинская чёрточка болталась в воздухе на довольно-таки недосягаемой высоте.

      – Эй ты, дефис! – орал матрос, лишённый чёрточки. – На место!

      – Мне и тут хорошо, – нагло отвечал дефис, – а то зажали совсем. С одной стороны Лодкин давит, с другой – Петров. Полетаю лучше, как чайка.

      – Хватит валять дурака, – решительно сказал Суер. – Эй, кабан, вылезай! Лоцман, одолжите ваш прибор.

      Кабан выскочил и, недовольно хрюкая, побежал по прямой. Капитан пальнул, и кабан рухнул в траншею.

      – Вот теперь неплохо, – хрюкнул он. – Перебили мне сонную артерию! Давненько такого не бывало! А если вам вода нужна – пожалуйста. У меня тут в траншее сколько угодно. С дождями натекло.

      На звуки наших выстрелов из соседних рвов и щелей стали вылезать всё новые фанерные фигуры.

      Были тут солдаты и офицеры, немцы и русские, душманы и башибузуки и чуть ли не весь животный мир: слоны, косули, лебеди, утки, медведи, зайцы, чёрт знает что!

      Они маячили над своими рвами, явно приглашая нас пострелять.

      – Некогда, братцы! – кричал Пахомыч. – Воду надо таскать!

      Пока мы таскали воду, ромбический человек, простреленный Суером, как мог, успокаивал своих сотоварищей:

      – Не волнуйтесь, ребята! Они ещё постреляют, когда воды наберут.

      – Мы потом по всем по вам картечью с борта жахнем! – уверял и Пахомыч.

      – Вы уж жахните, пожалуйста, – просил Фанерный, – не подводите меня.

      Между тем вся эта фанерная пинакотека тихо скулила и жалобно протягивала к нам свои простреленные десятки.

      Перепрыгивая рвы и траншеи, мы с капитаном обошли этот трагический ряд мишеней.

      Я чувствовал, что капитан очень жалеет их и готов пострелять, но тратить даром патроны было некапитанской глупостью.

      Суер-Выер гладил слонов, жал руки офицерам. Одного простреленного душмана он много раз прижимал к сердцу. Тот был до того жалок и так мало прострелен, что мы насчитали