Покуда я тебя не обрету. Джон Ирвинг

Сиденье через проход занимал какой-то бизнесмен, он все поглядывал на Алису, тогда Джек уставился на него своим неморгающим взглядом и сидел так, пока тот не отвел глаза. Уже в четыре года он мог у кого угодно выиграть в гляделки.

      Джек был весь в возбуждении от мысли, что вот-вот увидит одноногого Тату-Петера, а еще пытался вообразить себе размеры органа в Аудекерк. Но вдруг ему пришло в голову задать маме совсем другой вопрос.

      – Мам, – прошептал он.

      Она не услышала, он повторил погромче.

      – Что тебе, мой милый маленький актер? – прошептала в ответ Алиса, не открывая глаз.

      – А что такое квартал красных фонарей?

      Алиса открыла глаза и стала смотреть в окно, где бушевал дождь; казалось, она смотрит в никуда, ничего не видя. Потом она закрыла глаза, и, пока Джек ждал ответа на свой вопрос, бизнесмен через проход украдкой еще несколько раз глянул на Алису.

      – Вот это-то нам с тобой и предстоит разузнать, – не открывая глаз, сказала мама.

      Глава 6. Священный шум Господень

      После Амстердама Алиса была уже не та. То немногое, что оставалось у нее от уверенности в себе и в собственной ценности как личности, оказалось полностью уничтожено. Джек, несомненно, заметил, что его мать стала другой, – правда, не понял почему.

      На улице Зеедейк, самой северной улице квартала красных фонарей, находился тату-салон под названием «Де роде драак», то есть «Красный дракон», держал его Тео Радемакер по прозвищу Тату-Тео. В чем-то это было издевательское прозвище, поскольку в Амстердаме со слова «Тату» начиналось еще одно прозвище – Тату-Петера, настоящего мастера своего дела.

      Второсортная слава Радемакера не удержала Уильяма Бернса от того, чтобы сделать у него свою первую амстердамскую татуировку: Тату-Тео вывел полумесяцем Уильяму на копчике небольшой фрагмент из Самуэля Шайдта «Мы все верим в единого Бога», туда же Тео поместил и оригинальный немецкий текст «Wir glauben all’ an einen Gott», да так, что буквы перекрывали ноты.

      Потом Уильям сходил и к Тату-Петеру, который сообщил ему, что работы Тату-Тео не превосходят любительского уровня, и изобразил на Партитурщике фрагмент из Баха, «О Иисус, радость моя» («Jesu, meine Freude»). Петер не сказал где – поклялся только, что у него-то буквы на ноты не наезжают.

      На самом деле его звали Петер де Хаан, и многие согласятся, что он был самый знаменитый тату-художник своего времени. Утраченная нога Петера стала для Джека источником настоящих танталовых мук, они терзали его все детство – мама наотрез отказалась поведать ему, как Петер ее лишился. Алису же впечатлило другое – Петер делал татуировки самому Герберту Гофману и слыл его лучшим другом.

      Салон Петера располагался в подвале дома по улице Синт-Олофсстеег, получалось, Уильям дважды татуировался в Амстердаме, и оба раза – в квартале красных фонарей. Тату-Петер сказал, что музыке – во всех смыслах слова – суждено оставить на жизни Уильяма неизгладимый след, а вот сам Уильям превратился в неизгладимый след на жизни Алисы.

      В подвале у Петера было очень тепло;