ΣAΣTHRA (Састер). Часть I. Андрей Сергеевич Терехов

отдавался болью – не то в связках, не то в небе.

      Слишком долго под водой.

      Слишком.

      Фонарь выхватил из темноты немецкий бомбардировщик – он едва угадывался под наростами ила и раковин. Сбоку от него что-то сверкнуло, и Иннокентий направился в ту сторону.

      Груз? Обычно это были контейнеры 70x30x21, крытые нержавейкой, завёрнутые в водонепроницаемую упаковку. Иннокентий цеплял их крюком, дергал трос, и контрабандный товар весело плыл наверх. Никто в жизни бы не догадался, что это делается под видом прогулки на теплоходе.

      Фонарь прорезал придонный мрак и, к удивлению Иннокентия, очертил не ящик, а человека.

      Тело парило метрах в шести от поверхности, видимо, достигнув в такой странной точке нулевой плавучести. На голове человека была дыхательная маска, за спиной – темно-зелёные кислородные баллоны.

      Иннокентий задвигал отяжелевшими ногами и поспешил вперед и вверх, когда увидел еще одного участника сцены – небольшую акулу. Она кружила вокруг тела, поглядывая холодными, нечеловеческими глазами. Заметив Иннокентия, животное свернуло по широкой дуге, и пришлось выставить в ее сторону руку. В перчатку ударило прохладное рыло. Иннокентий замахал ластами, чтобы удержать равновесие, и направил голову животного вниз, под себя. Акула недовольно вильнула хвостом, но проплыла под ним и скрылась в темноте.

      Куда? Зачем? Здесь было слишком пустынно для неё.

      Так и не найдя ответа на этот зоологический парадокс, Иннокентий подплыл к телу и стал разворачивать к себе. Сквозь маску проступили черты дочери.

      – Аня? Аня?! – закричал он, забыв о дыхательной трубке, и только чудом не заглотил воды.

      Сбоку надвинулась тень. Снова акула? Он оглянулся и увидел что-то вроде серебристо-радужного студня, который приближался из темноты. Прежде чем Иннокентий сообразил, что это его окружили сотни маленьких рыбок, они, вихляя единым строем, шли мимо, скользили по ногам, по туловищу, задевали голову.

      И уносили Аню – туда, в темноту, в глубину.

      Иннокентий задёргал ногами, пытаясь ухватить её руку, но косяк стали рвать хищники: сверху трассирующими снарядами били птицы, оставляя после себя реактивные дорожки из капель воздуха; сбоку и снизу резали студень дельфины. В ушах не смолкал их пронзительный писк.

      – Аня?

      Что-то ударило сбоку, и в глазах потемнело. Акула? Иннокентий успокоил себя, что она слишком маленькая, не укусит, но следующий же удар и вовсе выбил Иннокентия из сна – в реальность, в серый зал, облицованный плиткой из ракушечника и известняка.

      Дородная женщина устраивалась на скамейке рядом, и её громоздкие сумки долбили Иннокентия в бок, точно носы голодных, разогнавшихся дельфинов. Рядом барражировал какой-то мужик, тараторя по телефону.

      Иннокентий поморгал, гоня туман из глаз. Сон отступал медленно, будто вязкое болото, которое не хотело выпускать жертву, но сейчас хотя бы не было государственного гимна. В колонии эта мелодия высверливала мозг каждый день в шесть утра (в выходные – в семь). Динамики видали ещё Горбачева, и запись звучала с помехами, тресками и шорохами.