Сломанное небо Салактионы. Андрей Лисьев

же стиралку полупустой? – обратился он к молчащей Элизабет.

      Белье на ней было простеньким, хлопчатобумажным, и в этот момент от нее веяло беззащитностью. Смертный жетон на цепочке застрял в лифчике.

      – Сейчас я – врач! – твердо напомнил себе Лев Саныч и раздел Роверто догола.

      Крупная правильной формы грудь, смуглая кожа, длинные черные волосы. Изящные руки и ступни ног, тонкие лодыжки, и в то же время налитые женственностью упругие бедра.

      «Она одного со мной роста, – определил Абуладзе, – И если смуглая Моника – символ изящности, то белокожая Роверто – воплощение материнства».

      Уверенный, что все делает правильно, профессор намыленной губкой тщательно вымыл тело девушки. И вдруг смутился: «Она уже чистая, а я нет!» Вымылся сам, стоя рядом, этой же губкой, и поморщился от осознания собственной тупости.

      Лев Саныч снова сел на дно душевой, положил Элизабет спиной на свои колени и тщательно вымыл ей голову. Почувствовал, что делает это с удовольствием. Натуральная брюнетка без единого седого волоса, лет тридцати. Знойная. Льву Санычу захотелось, чтобы она оказалась чуть старше, он запустил пальцы ей в волосы и помассировал голову.

      Прежде чем выключить воду, Абуладзе, все-так же оставаясь на коленях, прижал ладони к лицу – лицо горело. «Я маньяк какой-то, а не ученый!»

      Успокоился, вытер девушку двумя полотенцами и отнес ее на сканер.

      Кутельский еще не вернулся.

      Надел на Элизабет свои чистые майку и шорты. Снова включил сканер – на этот раз диоды успешно нашли, куда подключиться. Профессор разглядел, как по трубке из вены заструилась кровь для анализа, отвернулся и поднес ладонь к носу.

      Ладонь пахла чистотой девушки.

      «Такое чувство, что я прожил с ней всю жизнь, – подумал Абуладзе, – Я уже знаю, как она за собой ухаживает, какое белье носит, на что надеется и на что не надеется. Ну, пожалуй, этого я не могу знать наверняка».

      Лев Саныч вспомнил, что забыл чип Роверто в душевой, и вернулся за ним.

      – Обезвоживание, крайняя степень переутомления, многочисленные ушибы внутренних органов, – Кутельский читал ленту с диагнозами Роверто, – По крайней мере, она точно не робот! Документы есть?

      – Теперь у нас две девушки на руках.

      – Обе поломанные, – Чарли принял из рук Абуладзе жетон-чип с электронным удостоверением личности Элизабет и направился к компьютеру в поисках разъема.

      – А циферки то четырехзначные, маэстро, – бросил ему вслед Лев Саныч.

      – Элизабет Роверто, студентка первого курса факультета психологии и антропологии, – прочел пилот вслух, – 36 лет, не замужем. Чего? 36 лет и первый курс?!

      – А выглядит совсем, как юная девушка, – удивился профессор, – Родители?

      – Воспитатель – Маргарет Роверто. Ничего не понимаю. Родители не упоминаются.

      – У нее четырехзначный личный номер, маэстро.

      – Вы хотите сказать, что…

      – То самое. Она настоящая землянка. Искусственно зачатая из замороженных