Прошлое в наказание. Игорь Харичев

машину и помчался в Таманскую дивизию, в которой служил долгие годы. Он привел-таки в Москву пятерку танков. Остановившись на мосту через Москва-реку, они обстреляли Белый дом. Не снарядами, болванками. Это подтверждали кадры прямой трансляции, которую вел американский телеканал CNN и которую мы как завороженные смотрели: когда снаряд попадал в стену, вздымалось белое облако, но после того, как оно рассеивалось, становилось видно – дыра в стене отсутствует. Потому что белое облако было не взрывом, а пылью от разрушенной мраморной облицовки. Психологическое воздействие стало главным. Нескольких выстрелов болванками оказалось достаточно, чтобы переломить ситуацию.

      Защитники Белого дома в отместку подожгли двенадцатый этаж. Вовсе не случайно – там располагался архив. Сотни тысяч документов. Сильное пламя вырывалось изо всей цепочки окон, и вскоре копоть покрыла чистенький белый мрамор на расположенных выше этажах. Здание стало символом случившегося несчастья – маленькой гражданской войны.

      Потом я вместе с другими сотрудниками Администрации смотрел всё по тому же телеканалу CNN, и не один раз, как из Белого дома исходит под охраной солдат и милиции унылая, скорбная вереница давно небритых и не мывшихся мужчин. Будто и не было женщин в числе находившихся там. Среди них я увидел немало моих знакомых, с которыми мы защищали это здание немногим более двух лет назад. Жизнь успела развести нас. Я жадно вглядывался в их лица, озлобленные, изможденные, безмерно усталые. Лица поверженного врага. Меня подобное зрелище вовсе не радовало. Не тот повод, чтобы весело праздновать победу. Президент и мы, его сторонники, взяли верх. Но я уже знал, что есть немало погибших, застреленных в окрестностях Белого дома. И еще я понимал: не было единственно правой стороны в нашем жестоком споре. Следовало по-иному разрешить конфликт, через достижение компромиссов. Увы, ни мы, ни наши оппоненты этого не умели. Для всех нас правилом были давние слова Максима Горького: «Если противник сопротивляется, его уничтожают». И противником считался тот, у кого иное мнение, иные взгляды.

      Эти мысли я не высказывал вслух. Понимал – мои коллеги не поймут меня. Когда многие из них поехали поглазеть на обезображенный пожаром Белый дом, я уклонился от столь сомнительного развлечения. Вместо этого я отправился к Марине. Мне хотелось видеть ее и сына.

      Моя бывшая жена очень удивилась, обнаружив меня на пороге.

      – Ты?! В рабочий день?

      – Да. Я, в рабочий день. Разве ты не знаешь, какие события случились у нас в России?

      – Слышала, – ее улыбка источала иронию.

      – Я все эти дни безвылазно торчал в Кремле. Имею право теперь немного отдохнуть?

      – Имеешь, – все с той же иронией отвечала она. – Слава богу, все кончилось.

      – Ты про неудавшийся переворот?

      – Да.

      Я тяжко вздохнул. Захотелось хотя бы ей объяснить мое отношение к происшедшему.

      – Понимаешь, то, как это получилось… не оставляет ощущения…