Прошлое в наказание. Игорь Харичев

А в законе что запишешь, то и будет.

      – Что-то ты можешь сказать уже сейчас? Про Конституцию.

      – Могу. Слишком много власти у президента.

      – Французский вариант, – привычно пояснил я.

      – Да, – ровным голосом произнесла Настя. – Но мы – не Франция. Можем получить совсем другой результат в будущем.

      Я вяло усмехнулся – что за недоверие к нашему президенту? Разумеется, у Ельцина есть недостатки, но он не станет переступать закон.

      – Борис Николаевич этого не допустит.

      – Борис Николаевич будет не всегда.

      – Еще есть Дума. Она в крайнем случае скажет свое слово.

      – Хотелось бы в это верить.

      Еще мы говорили о выборах, о работе, о ситуации в экономике. Но я не спрашивал ее о семейных делах, об Эдуарде, я даже не знал, развелись они уже или нет. Я лишь думал, глядя на нее: «Хочу, чтобы она стала моей женой». Да, мне очень хотелось этого.

      Когда мы прощались около института, где меня давно ожидала машина, я шутливо поинтересовался:

      – Не сердишься, что я тебя вытащил?

      Она задумчиво улыбнулась:

      – Правильно сделал. А то я совсем закисла. Спасибо. Заглядывай.

      Я заглянул через неделю, накануне Нового года. Спросил, где она будет встречать праздник.

      – Дома, – сказала она.

      – А я, как всегда, вечером заскочу к Марине и Кириллу, а потом поеду в Переделкино к моему другу Мише Манцеву. Там будет вся наша писательская братия. Правда, я сейчас пишу только аналитические записки, всевозможные справки и официальные письма. Можно сказать, поэт канцелярской прозы. Но с писательским цехом связь продолжаю поддерживать. Яркая публика. И в общем, хорошая… – Помолчав несколько мгновений, добавил: – Если хочешь, можешь поехать со мной.

      – С удовольствием бы поехала, – мечтательно проговорила Настя. – Но… как же я брошу Васю?

      – Он будет спать.

      – Нет. Он всегда ждет наступления Нового года.

      – Могу заехать за тобой позже.

      – Не надо, – мягко отказалась Настя.

      То, что она не упомянула Эдуарда, порадовало меня. Хотя это была глупая радость.

      Через три дня я осуществил намеченное: заехал к Марине и Кириллу, вручил им подарки, наскоро купленные в ГУМе, немного выпил, немного закусил, а потом отправился в Переделкино.

      Все повторилось – и возгласы: «Кремлевский затворник! Налейте ему! Налейте!», и захватанный стакан, который был экстренно наполнен, и совместные усилия по изничтожению вина и водки. Потом Лесин, Ваксберг, Ушаков выспрашивали у меня: «Старик, что сейчас пишешь?» – «Исключительно деловые письма и аналитические записки», – вновь бойко отвечал я. А они рассказывали про новые романы, повести, рассказы. И я по-прежнему ничуть не завидовал им.

      Удивил меня Миша. На этот раз вопросов он не задавал, сидел, хмурый, в углу, будто все происходящее не касалось его. Я занял соседний стул, негромко спросил:

      – У тебя что-то произошло?

      – Нет, – буркнул он.

      Я оставил его в покое, а через