Почти три года. Ленинградский дневник. Вера Инбер

небрита: наверное, не на чем было согреть воду или света не было.

      Вчера по радио важное сообщение: Англия объявила войну Венгрии, Румынии и Финляндии.

      8 декабря 1941 года,

      Япония напала на Америку без объявления войны.

      9 декабря 1941 года

      Мы дышим. Мы немного глубже дышим. Нами взят Тихвин. Может быть, отсюда начнется спасение Ленинграда.

      13 декабря 1941 года

      Под Москвой хорошо. Москва отбила от себя врага, но в Ленинграде все еще грозно.

      Сегодня снаряды ложились по Кировскому.

      Обстрел настиг нас при приближении к дому. Снаряд разорвался у нашей проходной будки, у ворот, как раз в ту минуту, когда мы, подъехав к главному подъезду, выходили из машины.

      Вся улица заволоклась пороховым, кислым каким-то дымом. У нас повреждена водопроводная магистраль и главный ввод в канализацию. Теперь мы без воды.

      У проходной – большая обледенелая воронка. Мостовая покрыта льдом, ледяные языки тянутся далеко.

      14 декабря 1941 года

      Успех под Волховом.

      21 декабря 1941 года

      Вчера решили навестить Евгению Осиповну Р. – жива ли, жив ли муж? Это мои большие друзья.

      Она заведует кафедрой педагогики в Герценовском институте. Теперь работает в тамошнем госпитале сестрой. Работает тяжко. А сама желтая, глаза погасли, седина волос сливается с мехом старенькой шапочки.

      Трамваи теперь ходят неточно, с перебоями. Многие линии повреждены. Но мы решили хоть часть пути проехать. По Большому дошли до Введенской и сели на трамвай номер двенадцать. Хоть это был и не наш номер, но он мог перебросить нас через мост, а ведь это главное.

      Едва мы тронулись, начался обстрел. Снаряды падали справа и слева. Наш двенадцатый номер шел по гремящей улице, словно по дну ущелья. В трамвае никто не говорил ни слова.

      Мы втягивались в самую зону огня. Жутче всего было то, что навстречу нам по тротуару бегом бежали люди именно оттуда, куда мы приближались с каждой минутой. Внезапно вожатая сказала: – Дальше не еду. Боюсь.

      – Не останавливайтесь! – закричали ей. – Езжайте вперед. И мы проскочим.

      Та было послушалась; одну остановку мы промчались вихрем. Но на второй (это было как раз у Ситного рынка) снаряд упал так близко, что вожатая бросила управление. Вагон стал.

      Уж не помню, как мы выскочили из него, перебежали улицу и влетели в булочную на углу. И в то мгновенье, когда мы переступали порог, снаряд попал в наш трамвай.

      Мы просидели в убежище булочной, вероятно, с час, я не помню. Как это часто бывает со мной в минуты опасности или после нее, мне страшно хотелось спать.

      Укрытие было сырое, сверху капала вода. Люди все время перемещались, ища местечка посуше. Плакал ребенок. Меня тяжело клонило ко сну: год жизни отдала бы за подушку.

      Когда все стихло, мы вышли. Наш трамвай стоял страшный, разбитый. Какой-то человек, махнув в его сторону рукой, сказал:

      – Там полно трупов.

      Значит, были убиты все, кто не вышел.

      Вернувшись домой, узнали, что обстрел был прицельный по Ситному рынку, в гущу рыночной толпы.