Почти три года. Ленинградский дневник. Вера Инбер

зенитными разрывами слышно было, как щипчики скребут по металлу.

      Оперировала Оглоблина Зинаида Васильевна – одна из старейших здешних врачей.

      Она и училась здесь еще в то время, когда Первый медицинский институт был Женским медицинским институтом; первым в России. Сейчас она неутомима. По неделям не уходит домой, по суткам не отходит от операционного стола.

      Мы ушли до окончания операции. Но Борис Яковлевич, главный врач больницы, принес мне потом осколок, как я просила. Это маленький кусок металла, медный снаружи, стальной внутри.

      Наша Петроградская сторона считается наиболее безопасной: сюда эвакуируют людей из других районов города. Привозят прямо на трамвае, с узлами, с колыбельками, ванночками, кастрюлями, цветами, книгами.

      Средняя Рогатка, куда я ездила недавно на машине «Известий» почти до самого Пулкова, – теперь передовые позиции. Немцы там совсем рядом.

      18 сентября 1941 года

      Вчера пошли в студенческое общежитие. Было темно. На горизонте – два зарева. Общежитие помещается в бывших Гренадерских казармах. Здесь жил когда-то Александр Блок, его отчим был военный.

      Тихая набережная Невки, рядом – Гренадерский мост. Здания на противоположном берегу (особенно одно, с покатой крышей), их отражения в воде, розовые и серые, затонувшая баржа – во всем этом есть что-то голландское. А еще это напоминает мне то место в Копенгагене, где у пристани стоят старинные хлебные амбары и чистые тяжелые голуби клюют просыпавшееся зерно.

      Слева от казарм, вдоль Невки – все тот же Ботанический сад.

      Казармы – могучее здание с несокрушимыми стенами. Его подвалы (там в тот час был только одичавший черный кот) как бы специально приспособлены для укрытия от бомб.

      Одна мысль, один вопрос: устоит ли Ленинград?

      19 сентября 1941 года

      Ночь была до ужаса тиха. Казалось, город не дышит, лежит во тьме и ждет. А утром началось.

      Слушали по радио очерк Эренбурга о Западном направлении. И очерк хорош, и дела там хороши. Зато здесь!..

      Прекрасно сказано у Эренбурга: «Победа изображается с крыльями, но у нее тяжелая нога. Она передвигается по земле в грязи и крови. И добывается с трудом». Так примерно.

      У меня в мозгу как будто «минные поля», куда нельзя ступить. Жанна с Мишенькой – это «поле». Деревянный дом в Переделкине, в соснах и березах, – тоже «поле». И все же быть там сейчас я бы не хотела. Мне хотелось бы быть на фронте. Но там, где мы побеждаем.

      Каждый вечер здесь, в больнице, тяжело раненные просят:

      – Спустите нас в убежище.

      Они волнуются больше, чем те, кто никогда не был в бою.

      На дворе все та же золотая осень. Старые деревья роняют желтые листья на больничные дорожки. Сегодня сюда переезжает еще один госпиталь: морской.

      Вчера кто-то назвал нашу Петроградскую сторону «глубоким тылом». Но если это и «тыл» для артиллерии, то не для авиации: тому доказательство сегодняшнее утро…

      Мужество так же заразительно,