ЛюГоль. Лариса Сегида

Большой палец чуть упирался. Но ведь кожаные, растянутся. Конечно, не верила, что когда-нибудь они могут быть ее, ведь ничего не просила у мамы. Никогда. А тут она сама предложила: «Что хочешь?» Но у Аи не хватило духу, и гордость мешала сказать, что она давно уже что-то хочет, надо лишь дойти до магазина, подойти к полочке, взять эту заветную красивую венгерскую пару и заплатить за них денежки. Двадцать пять рублей. Треть маминой зарплаты. Но ведь раз за шесть лет ее отличной учебы, наверное, можно?

      Ая не выказывает эмоций на мамино «Что хочешь?», они просто заходят в магазины, смотрят. Это такое необычное для нее мероприятие, потому что мама никогда не ходит с нею по магазинам. Только посылает Аю за молоком и хлебом, на остальные развлечения в мамином кармане денег нет.

      Универмаг находится в стороне от всех магазинов. Захочет ли мама туда пойти? Ая не просит, не намекает, но она заворачивает в ту сторону сама. Они поднимаются на второй этаж, заходят в обувной отдел. Вот они, эти сказочные туфельки, самые красивые и такие заграничные, что дух захватывает. Мама проходит, не замечает. Ая делает второй круг, чтобы она догадалась, останавливается рядом с ними, трогает в сотый, а может, уже и тысячный раз их теплую кожу. «Как тебе эти, мам?» Та смотрит с безразличием, спрашивает цену. Девочка, будто не знает, кричит продавцу: «Скажите, пожалуйста, сколько стоят эти туфли?» и отворачивается, чтобы ее не узнали. Продавец кричит в ответ «двадцать пять», и мама ставит туфлю на место. Дорого. Обычные детские стоят десять. Они уходят.

      Но через месяц возвращаются. Папа прислал алименты, мама добавила, и туфли стали Аиными. Самыми любимыми, самими Аиными. Ведь никто так и не купил их за это время. Значит, они ждали только ее.

      Жаркое босое лето заставило новые тесные туфельки отложить до прохлады осени. А в сентябре Ая в них не влезла, ни в мамином чулке, ни тем более в своем трикотажном. Она пестовала их, натирала ваткой или фланелькой, терпя боль, расхаживала по комнате, а однажды не нашла их на привычном месте. Мама продала их кому-то. За двадцать пять рублей. Не спросив Аю.

      Трудно хоронить мелкие, простые человеческие желания и, закрыв глаза на цветущий грешный, далекий от идеала мир, с диогеновой отрешенностью рыть ногтями тоннель к мифической цели. Когда длинноволосые расфранченные фарцовщики в хрустящих штатовских джинсах по цене в три зарплаты, темных очках в ползарплаты и с цветными блестящими пакетами по той же умопомрачительной таксе, теми пакетами, которые сейчас суют покупателям в любой самой захудалой торговой лавке в придачу к покупке, так вот, когда эти павлины прохаживали мимо Аи с дурманящим шлейфом западного фантасмагорического благополучия, она ощущала себя в тупике со всей своей немеренной целеустремленностью, силой, упрямством, трудолюбием. Ее логическая цепь достижения счастья отличной учебой и честным трудом рвалась под их циничными, затемненными солнечными очками взглядами и звуками их легких шагов, шаркающих об асфальт интимно, как шелестят купюры в руке. Их следы