Милостью Божьей. Светлана Гершанова

Бабушка умерла…

      Зима. У нас уже своя комната, земляной пол, дверь прямо на улицу.

      Сумерки у холодной печки. Мы сидим и ждём, когда вернётся мама. Темнеет, будто кто-то прикручивает фитиль у керосиновой лампы. Впрочем, её у нас уже нет, есть только тряпочка в плошке с жиром, но мама не разрешает нам зажигать её самим.

      Мы сидим в темноте, притихшие, как мышата. Дверь открывается. Они здесь не запираются вообще, только на ночь мама накидывает крючок, который сделал из гвоздя сосед-киргиз.

      Это он и пришёл, больше к нам некому приходить. Берёт Вовика на руки, протягивает мне жёсткую ладонь:

      – Поднимайся, девочка, пойдём к нам, незачем сидеть в темноте и холоде.

      Вовка обнимает его за шею, они такие друзья! Ведь наш сосед – хозяин лошади, арбы, и жеребёнка. Он обещал выучить Вовку на извозчика, когда вырастет во взрослого парня, а жеребёнок – в коня. А ещё он катает Вовку на облучке, даёт подержать кнут, и такое счастье светится на Вовкином лице!

      Со мной у него другой разговор, два-три слова за день. Я понимаю, я ведь женщина, он и со своей женой и дочками так разговаривает, а сыновей у него нет. Иногда зайдёт за Вовкой, окинет взглядом комнату и пойдёт к двери. И я сразу берусь за веник.

      Сейчас он уводит нас к себе. Пылает очаг, в комнате тепло и светло, жена и все три его дочки ходят вокруг, и чай дымится в большой пиале.

      И приходит мама.

      – Зачем вы забрали детей, у вас хорошо, но завтра им всё равно сидеть одним.

      – Детей нельзя оставлять одних, киргиз не может этого видеть.

      – Если я буду с ними, чем кормить?

      – Дети не должны быть одни.

      Ещё киргиз не может видеть, как женщина сама рубит дрова, железные от мороза. Он забирает у мамы топор:

      – Иди к детям, топи печь, сейчас принесу.

      Входит, борода и усы белы от инея, кладёт охапку дров и смотрит, как дымят сырые полешки.

      – Пусти, я сам.

      И вот огонь разгорается, я смотрю на его весёлую пляску, а за стеной – гудит, и ухает, и воет!

      – Что это, мама?

      – Не бойся, – отвечает за маму сосед, – это ветер, он объезжает белого коня.

      Будто это всё было вчера… Через много лет откликнулось стихами:

      Буря

      Буря начинается с затишья,

      С ясной и звенящей тишины.

      Ветер притаился, и не дышит,

      Ни с какой не дует стороны!

      Только вдруг едва заметной дымкой

      Замутится солнца ясный свет,

      Шевельнутся верхние снежинки,

      Поглядеть,

      Свободны, или нет,

      И порыв —

      Один, второй, и третий,

      И схлестнулись вихри в вышине,

      И над степью —

      Только снег и ветер,

      Только ветер да колючий снег!

      Я такую вьюгу помню в детстве,

      В искорёженной войной судьбе…

      Там киргиз, живущий по соседству.

      Нас увёл с братишкою к себе.

      И сказал:

      – Да вы не бойтесь, дети!

      Вот вам чай,

      Присядьте у огня.

      Это