Милостью Божьей. Светлана Гершанова

до седины

      На праздниках в вашем доме

      Не было тишины.

      Кто-то сказал из древних: «Пусть прошедшее станет прошлым». Сколько раз я повторяла это! Не становится.

      Раннее утро, воскресенье. Мы с Вовкой лежим тихо и ждём, когда папа с мамой проснутся. И вот он, весёлый мамин смех, она после войны никогда так не смеялась. Мы бежим босиком в мамину кровать, она у нас называлась мамина, хотя была и папина тоже!

      Четверым в ней тесно, и я верчусь, верчусь, пока папа не уходит. И мне так радостно!

      Всю жизнь потом эта боль, – я сама захотела, чтобы папа ушёл. И он ушёл – навсегда, навсегда, навсегда!

      Не становится прошедшее прошлым, Что за наказание – память сердца!

      А может, это дар?

      Осколки возникают сами собой, не выбирая места и времени. Одни уходят в тень, чтобы больше никогда не возвращаться, другие возвращаются снова и снова, как на киноленте, замкнутой в кольцо.

      Вот меня ведут в гости не к родным, а к первой моей подружке. Мы познакомились на ёлке, и пристаём к родителям, чтобы нас водили друг к другу. Меня закутывают в шаль и ведут куда-то вверх по железной лестнице к любимой моей Анечке.

      Какое счастье! Впереди долгий вечер, полное согласие, и сон в обнимку под одним одеялом.

      Я отправилась искать Анечку, как только мы вернулись из эвакуации. Помнила железную лестницу, одну только лестницу.

      В соседнем дворе, где была такая лестница, обошла все квартиры. Звонки не работали, да я бы и не достала до звонка.

      Стучала в дверь, мне открывали.

      – Извините, здесь живёт девочка Аня? Мы были подругами до войны.

      – Здесь такой нет. Это в нашем доме? Ты хоть номер квартиры помнишь?

      – Я помню только железную лестницу.

      – Конечно, ты ведь была такой крохой.

      Наверно, взрослые думали – война расшвыряла родных и близких, а тут маленький заморыш ищет такого же. Сколько им было до войны, что успели подружиться?

      Я так и не нашла её. Может, они уехали, как мы, в эвакуацию, и остались там навсегда? А может, мы с ней проходили по одной улице, так никогда и не узнав друг друга?

      Когда я говорила себе – «до войны», чаще всего вспоминала один-единственный день, долгий, тёплый и совершенно счастливый. Это было последнее мирное лето, и сейчас, издали, мне кажется, что сразу за ним началась война.

      Папа ехал куда-то за город на консультацию и обещал взять меня с собой. Но сначала нужно было обмануть Вовку, чтобы он спокойно лёг спать днём.

      У меня на лице, наверно, весь день светилось счастливое ожидание. Вовка почувствовал – за его спиной в доме что-то затевается, и можно проспать самое интересное!

      Я всё время поднималась на своей кровати и смотрела – может, он заснул? И он мгновенно открывал свои круглые глазищи. Я сбежала, просто встала и ушла на цыпочках, и горький Вовкин плач преследовал меня.

      – Ты не могла подождать, пока он заснёт? Ладно, идите, я сама его успокою, – недовольно сказала мама.

      И весь долгий день мы были вдвоём, я и папа. Не помню, как ехали за город, помню только, как шли через лес или парк, и там почему-то помню не деревья, а траву.

      Она была одного со мной роста, и я шла сквозь тугие зелёные стебли, и белые цветы качались у меня над головой,