Милостью Божьей. Светлана Гершанова

ловила эти клочки её воспоминаний, словно обрывки старых помутневших снимков, и бережно прятала в своей душе.

      Вторая бабушка, баба Таня, приходила в гости. Маленькой, мне она пела колыбельную про ветер. Странно, все другие забыла, а эту помню.

      В няньки я тебе взяла

      Ветра, солнца и орла,

      Улетел орел домой,

      Скрылось солнце за горой…

      А позже мы с папой сами ходили к ней, она жила на той же улице. Как я понимаю, это была еврейская окраина, и мамины, и папины родители жили здесь всегда.

      Мы подходили к подвальному окну возле большой арки, я бралась за решётку на окне, прижималась к ней своим белым платьицем и заглядывала в него, пока папа стучал в дверь.

      Глубоко внизу виднелся буфет, диван, и радостное бабушкино лицо, запрокинутое вверх. Возвращаемся к подъезду, спускаемся по узкой крутой лестнице, и бабушка обнимает меня за плечи. Сколько любви досталось мне в детстве, хватило на всю жизнь!

      Столовая тёмная, абажур над столом, бра на стенах, воздух желтоватый. Здесь бабушка давала домашние обеды, когда после НЭПа дедушка остался ни с чем и пятью маленькими детьми. Говорят, готовила потрясающе.

      Достраиваю жизнь, когда меня ещё не было, из нечаянно кем-то брошенных слов, как мозаику…

      Вторая комната узкая и длинная, в самом конце два маленьких зарешёченных окна под потолком. И как в немом кино – бабушка что-то говорит быстро-быстро, и смеётся, смеётся, и папа смеётся вместе с ней.

      Я помню и дедушку Володю, хотя мама говорит, что этого просто не может быть.

      Ну, как же, я сидела под столом на перекладине и собирала рассыпанные таблетки, а дедушка умер потому, что их не было вовремя.

      – Да он умер до твоего рождения, хотя – если бы успели с лекарством…

      Мамины брат и сестра, бабушкины сёстры, мамины двоюродные, папины два брата и две сестры, полгорода родни! И все – близко, пешком дойти можно в несколько минут.

      К папиным родным ходим вдвоём, а к маминым – все вместе. У маминого брата дочка чуть старше меня. У неё множество игрушек, за них идет война.

      Взрослые не обращают внимания, но дома заставляют меня дарить ей игрушки:

      – Она к тебе в гости пришла, гостям у тебя должно быть хорошо, тогда они придут снова!

      Вопли о справедливости пресекаются:

      – Как она себя ведёт, её дело, а ты должна быть доброй девочкой.

      А вот мы с папой стоим под окном большого дома, куда мама пошла за братиком. Окно высоко, мамино лицо видно еле-еле, но папа такой весёлый!

      – Теперь всё будет хорошо, теперь всё в порядке!

      И я безоговорочно верю в это.

      В белоснежной комнате детской консультации женщина-врач улыбается:

      – Смотри, детка, какого братика мама тебе в капусте нашла!

      – Ничего подобного, какая капуста! Мы его выродили.

      Врач кладет Вовку маме на руки, и несёт меня показывать своим коллегам:

      – Нет, вы подумайте! Они с мамой его выродили!

      А вот мама обнимает Вовку:

      – Ты моё счастье в коробочке…

      – И